Стеван отшатнулся, зажав рукой рот. Глаза его были полны слёз.
Степан, взяв серба за рубаху, мягко притянул его к себе и продолжил:
– Пусть потом твои сербы идут к другому азовскому жиду…
Стеван снова закивал.
– …том Чивутину е име Ефим. Има горню половину куче од белог камена на азовском майдану. Тамо е само една таква бела куча. И само едан такав Чивутин. Нэка га твойи Срби надзу. Нэка кажу Чивутину да те откупи. Али нэк не хитаю. Нэк причека три дана и откупи те од эмина. Эмин че помислити да су сви дигли руке од тебе, и продаче те багателно. Даче те за пэт рубаля (Того жида зовут Ефим. У него верхняя половина в каменном белом доме на азовском майдане. Такой белый дом один там. И жид такой – один. Пусть твои сербы найдут его. Пусть скажут жиду, чтоб взял тебя на окуп. Только не сразу. Чтоб выждал три дня и выкупил тебя у эмина. Эмин уразумеет, что ты никому не надобен, и продаст дёшево. За пять рублей отдаст тебя. – срб.), – Степан показал ему раскрытую ладонь. – Или за педесет левка, у локалним парама. А после нэк те твойи трговци, ако им е воля, откупе од Чивутина. Чивутин че тебе продати за седам рубаля. (Или за пятьдесят левков, на местные рубли. А после твои купцы, если пожелают, выкупят тебя у жида. Жид продаст за семь рублей. – срб.)
Стеван часто моргал, вглядываясь в Степана, понемногу осознавая, чему его научили.
– А ты своим побасурманенным сербам отдашь потом восемь, – добавил, чуть усмехаясь, Степан.
– Где да узмем паре од српских трговаца, ако ми кажу да им вратим дуг? Или ми кажу да им дам капару? (Где я возьму деньги сербским купцам, если они скажут вернуть долг? Или отдать им задаток? – срб.) – спросил Стеван.
– Жид определит тебя на служивое место в Азове. Здесь всегда надобны людишки, ведающие грамоту, – сказал Степан, подгребая сено и укладываясь на своё место. – Будешь отдавать своим сербам понемногу. Ты ж на воле будешь. Догадаешься, где раздобыть левки.
– А ко че да однэсе писмо Чивутину? (А кто отнесёт письмо жиду? – срб.) – спросил Стеван, склоняясь к Степану.
– Абидка, – ответил Степан просто.
– А ако превари? (А если обманет? – срб.)
Степан покачнул головой: нет, не обманет.
– На зорьке отдашь, как явится… – сказал и закрыл глаза.
Серб ещё посидел возле, тихо вздыхая и вороша солому.
…на другой день у серба душа была не на месте. Всё ходил, ходил, косился на Степана.
– Боравио си у Азову? (Ты бывал в Азове? – срб.) – спросил, наконец.
Во дворе стража перестала перекрикиваться и смеяться.
Застучали посохи эмина.
– Ако ми нэ веруеш – нэмой (Не веришь мне – не делай. – срб.), – сказал Степан, бережно зевая сквозь зубы; если вдыхал в полную грудь, накидывался, как собака, кашель.
– Йок, йок! (Нет-нет! – срб.) – серб поднял ладони вверх и мягко подрожал ими. – Само ти се дивим! (Дивлюсь на тебя только! – срб.)
Степан помолчал, глядя в потолок.
– Кад си заробленик – не питай како е ко живео, Стеване (Угодил в полон – не спрашивай, кто как жил, Стеван. – срб.), – сказал. – Ако те питају, не говори. Реч е замка. (А тебя спросят – не говори. Слово – западня. – срб.)
Серб прижал руки к груди. Морщины лика его снова будто взмыли вверх:
– Моличу се за тебе! Сваког дана се молим за тебе! Чим сам те углэдао, кад су те унэли готово мртвог, одмах сам знао: ти си мой спас! (Молиться за тебя буду! Всякий день молюсь о тебе! Как увидел тебя, когда занесли едва не мёртвого, сразу знал: ты моё спасение! – срб.)
