Прихожанка продолжала что-то говорить, но за всхлипами и рыданиями слов уже нельзя было разобрать.
– Твои молитвы услышаны, – раздался звучный голос тар-атуа. Он заговорил так внезапно, что Калиса вздрогнула от неожиданности. – Кси-атуа выслушали тебя и передадут просьбу Творцу. С твоим ребенком все будет хорошо. Анреншен позаботится об этом.
Прихожанка нехотя поднялась на ноги и нетвердой походкой направилась к выходу. Около дверей ее ожидал монах, которому она покорно протянула руку. Мужчина обхватил тонкое запястье своей рукой и небрежно закатал рукав женского платья. Затем, взяв особый инструмент, напоминавший небольшую печать с острыми шипами, вонзил его в бледную кожу. Женщина вскрикнула от боли и попыталась высвободиться из цепкой хватки. Но монах уже много раз проделывал эту операцию – клеймил тех, кто проходил обряд тасого-эма. Он не обратил ни малейшего внимания на слабые сопротивления женщины и выпустил ее руку лишь после того, как затер ранки особыми чернилами, которые уже никогда не сотрутся.
Калиса всегда считала эту процедуру слишком жестокой, но тар-атуа уверял, что это единственный способ поддерживать порядок. «Люди всегда хотят большего. Их воля, они бы сутками толпились в храме, перечисляя свои бесконечные желания. Слабовольные глупцы не понимают, что тем лишь навлекут на себя гнев божий. Наша задача – помогать им не сойти с верного пути, не дать совершить ошибку. И порой в этом деле без жестких мер не обойтись», – объяснял он.
Калиса верила, что все в храме делается ради блага людей, и тем не менее жалела прихожан. Она надеялась и на то, что отец как можно быстрее поможет этой женщине и ее ребенку.
Прожив всю жизнь в храме, Калиса так и не поняла, каким образом передавала просьбы прихожан Анреншену. Он ни разу не являлся ей и не отвечал, когда она обращалась к нему. Однако тар-атуа регулярно передавал вести от счастливчиков, которым помогли молитвы и обряды. Воистину, Творец мира видит все, и могущество его безгранично.
От неожиданной мысли внутри все замерло. Как же она не подумала об этом раньше? Анреншен наблюдал за ними каждую минуту, и он, конечно, уже знал о том, что задумала Тиа! Если ничего не сделать, ее постигнет страшная кара! Такое ведь уже случалось и раньше. Калиса нашла взглядом настоятеля Цуно – ему она доверяла больше остальных священнослужителей. Сразу же после окончания обряда она поговорит с ним.
Но, когда назначенное ею же самой время пришло, Калиса промолчала. И даже когда настоятель Цуно, невысокий пухленький мужчина с добрым взглядом и приветливой улыбкой, словно почувствовав что-то неладное, спросил: «Хорошо ли вы себя чувствуете, кси-атуа-ноэ?», Калиса лишь кивнула в ответ.
– Быть может, вы чем-то расстроены? – продолжал расспрашивать настоятель.
– Нет–нет, все хорошо, – заверила она. – Просто… я слегка утомилась. Тасого-эма отнял больше сил, чем обычно.
Такой ответ, казалось, вполне удовлетворил настоятеля. Он посоветовал как следует отдохнуть, низко поклонился и удалился по своим делам.
Калиса молча смотрела ему вслед, спрашивая саму себя, что же она делала? Вернее, почему не сделала того, что следовало? Но не находила ответа.
***
Вечером Калису вновь навестила Тиа. Сестра старалась вести себя как обычно, но выглядела растерянной. В этот раз она не болтала без умолку, витая в своих мыслях. Калиса прекрасно понимала, о чем размышляла Тиа, и, в конце концов, не выдержав, сама подняла волновавшую их обеих тему.
