– Да!
– Кто хоронил?
– Родственники. На том самом катафалке, – совсем мрачно и как-то обреченно-зло произнес Василий Петрович.
Они замолчали. Опять распороло огненным ножом небо и покатилось к горизонту гулами, сметая все на пути.
– С киностудии? – наконец спросил шеф.
– С киностудии, – тихо ответил помощник.
И снова тишина втиснулась между ними. На этот раз молчание длилось долго. Иван Александрович, отвернувшись, смотрел в окно на льющуюся по стеклу воду. Василий Петрович неловко переминался.
– Что ж, спасибо, вы свободны, – донеслось до него от окна.
– А что будем делать?
– Звонить, – Иван Александрович обернулся к нему. – На киностудию. Я вас позову.
Помощник вышел. А Иван Александрович, постояв еще у окна, наконец медленно отошел от него. Сел за стол. И, подняв трубку, стал набирать номер.
За окном косо и тяжело летела стена дождя. Мостовые кипели. Капли с сильным дробным стуком грохотали по стеклу. Тра-та-та-та-та… раздавалась короткая очередь. Это ветер мятущийся нервно барабанит скользкими пальцами…
– …Вы что, с ума сошли? – грозно прорычала трубка. – Да мне голову снесут, если я сунусь с такой просьбой…
– Если мы не попадем на студию, то расследование вести дальше бессмысленно. Его «похоронили» люди с киностудии…
– Знаете, дорогой Иван Александрович, вы слишком пристрастны к миру. Что значит похоронили? У вас есть доказательства, улики? Ведь неизвестно, кого похоронили. Вы сами сказали, что похоронили на самом деле вас, ха-ха-ха… Мне, думаете, нравится, когда пропадают мои сотрудники? Но с киностудией особый счет. Она сверхсекретна. Понимаете? Да вы же знаете все сами, а тратите мое время…
– Кто разрешает вход?
– Черт его знает. Кто-то в самом верху. Но ведь у них ни черта не разберешь. Правая рука не знает, что делает левая… А какова ваша версия всего этого дела? Вы же толком ничего не рассказали.
– Думаю, что мой помощник узнал, либо знал лишнее, от чего кому-то могло не поздоровиться. Его решили убрать. И убрали. Довольно издевательским в наш адрес способом. Вопрос здесь заключается в том, кто это может себе позволить сейчас? Это ведь не какая-то шпана…
– Вы думаете, он знал что-нибудь о ком-то с киностудии?
– Да.
Трубка замолкла. Тра-та-та-та пробарабанил нервно дождь по стеклу, и шумно, порывисто вздохнуло за окном.
– Я подумаю, – вдруг сказала трубка и стихла.
Иван Александрович поглядел на часы. Четыре часа дня. А за окном густой вечер, темный, мятущийся мрак… Мда. В дверь неслышно вошла секретарша.
– Иван Александрович, – мяукнула она низким голосом, – такая жуть на улице. Вы не подвезете меня?..
«Кошка, – подумал шеф. – Пантера. Ишь глаза какие… так и светятся».
За окном вновь раскололось все, и трещина ослепительно засияла. У секретарши волосы встали дыбом, и явственно слышал Иван Александрович, как она нервно фыркнула, сузив острые зрачки… Края трещины с грохотом сошлись…
– Конечно, подвезу, – сказал Иван Александрович непринужденно.
Она благодарно изогнула спину и, зажмурив чуть глаза, ласково мурлыкнула:
– Спасибо. А я так боялась, – качнув бедрами, вышла на неслышных мягких лапах.
«О Боже», – мысленно вдруг застонал шеф и понял, что ему очень хочется погладить эту ручную толстую кошку…
* * *
К вечеру стало холодно. Тучи не разошлись. Наоборот, они теперь плотно укутали город, легли на него тяжелым, сырым, толстым войлоком. И безрадостно повисла в воздухе мелкая пронизывающая морось. Ветер почти стих. Только иногда еще вдруг вздыхал город, и холодный воздух катился, обдавая вас пронзительно и мокро.
