Жестко под горло схватила сзади рука. В живот ему ткнулся нож, на миг задержался… Как тело в пропасть, сердце полетело вниз, захолонуло.
– Не тот, – произнес рядом голос. И его пропустили…
Теперь он медленно поднимался по мраморной лестнице с тонким, скользящим по ступеням половиком. Поднимался к себе в комнату. Он жил на втором этаже. Открыл дверь, вошел и закрылся изнутри. Смутный был день и вечер суетный. Странная жизнь. Особняк – притон. Чернота и глушь поворотного круга.
Что его держало здесь, в городе и в этом доме?
Ничего. Он жил и все. Себя не расходуя на перемены, жил спокойно и тихо. Как будто в постоянной задумчивости хотя ни о чем в особенности он не думал.
Прошлое помнил, как помнят прочитанную книгу или чужой дневник, если случаем ворошил слежавшиеся страницы. Любопытно даже, чего только там не было: война, убийства, горе, радость, и подлость, и ложь, и страсть… Не пропущено ничего. Получилось так, что вроде все он попробовал, все вкусил, но чувств память не вызывала. Сквозь прошлую жизнь он прошел, как нож сквозь масло, ни пятнышка, ни царапины, ни зазубрины, так что ничего и не осталось на лезвии души.
Будущего он не вспоминал совсем. Завтра целиком продолжало оставаться в завтра. Сознание по привычке прилеплялось к стремительному гребню «сейчас», но там было негде разместиться, он соскальзывал с убегавшей волны и оказывался вообще вне времени, не закрепленный чувством ни в одном из его мгновений. Зато время над ним власти не имело. Обозначен он был только местом.
Все же кое-что привязывало его к этому дому. Комната и балкон. Особенно балкон. Лепной когда-то, а теперь облупленный. Высокая стеклянная дверь, которая вела туда. Кровать. Она стояла так, что лежа он видел сквозь стекло совершенно отчетливо каменные перила и столбик лепной. Чудо комнаты и балкона заключалось в том, что в лунные, ясные ночи льющий белым светом диск смотрел прямо в стекло. Лежал он и видел над каменной границей перил черно-синее небо и серебряное круглое чудо. Там, далеко-далеко, холодное и загадочное. Нет, не зря астрологи связали с ней фантазию, воображение и безумие… Есть в ней что- то, есть! Что начинает шептать холодными губами прозрачные сказки…
Вот и сегодня он ждал восхода. Сияние разливалось. Луна всплывала из-под темной границы. Он, застыв недвижно, лежал и глядел. И такая же застылая глядела в стекло Луна. И в тот миг, как раздавался шепот лунного света, на угол балкона вроде облачко опускалось. А может быть, за шепот он принимал толчки крови в ушах? Присмотреться – и облачка никакого нет. Просто в этом месте чуть сильней белеют перила и столбик отсвечивал…
Кто его знает, было или не было? Только лежал он, и слушал и глядел на серебристое облачко…
Постепенно шепот становился яснее, громче, явственно начинали звучать слова, но смысла слов он разобрать никогда не мог. Пытался разглядеть кого-то скрытого в облачке, откуда доносился голос, и тоже не получалось.
Чем сильнее он напрягал глаза, тем прозрачней становилось облачко. Он вставал и подходил к стеклу. И видел – пусто на балконе. Чуть белее тот угол, где ему мерещился серебристый призрак. И кровь толчками о чем-то шепчет в ушах… В задумчивости, утомленный, он укладывался снова. Луна долго поливала его тонким, обманчивым светом, высвечивая белым лицо, и простыню, и угол перил. Толчки сердца переставали отдаваться в ушах, и шепот переходил в чуть слышное бормотание вдали. Потом и вовсе стихал, исчезало все. Он засыпал.
