Драгоценные мои, поддержите новинку лайком и комментарием. Вам не трудно, а меня подбодрит на старте ))).
5. Глава 3. Границы размываются.
Серое небо в квадрате окна впервые в жизни порадовало. Оно свидетельствовало о неизменности, как правило, удручающей меня обыденности. Если бы я продолжал галлюцинировать, то, наверное, увидел бы за окном что-нибудь более привлекательное.
«Какой же все-таки странный вчера был день», – думал я, обшаривая рукой постель в поисках Гальки.
Не обнаружив ее ни на кровати, ни подле, я понял, что она ушла, и это обстоятельство несказанно меня порадовало.
Я редко заставал свою подругу по утрам. Обычно она уходила задолго до моего пробуждения. Поначалу я думал, что она умная и тактичная баба, но потом понял – я просто неинтересен ей в дневные часы (что, впрочем, было взаимно).
У нас с ней не было практически ничего общего, если не считать социальную и бытовую несостоятельность. Работающая в продуктовом магазине кассиршей, Галя обладала некоторой смекалистостью. Но вот глубины или хотя бы любознательности за ней не замечалось. Она любила старые американские вестерны и выпивку. Напившись, моя подруга становилась вполне сносной и даже разговорчивой.
Ни Сенька – большой ходок по бабам, ни Кира – убежденный холостяк, не могли взять в толк, зачем я с ней спутался. А ответ лежал на поверхности – нам вместе было очень легко. Ни она, ни я ничего не ждали друг от друга, потому и не разочаровывались. К тому же, несмотря на свою тривиальную внешность и отсутствие той нежной мягкости, которая свойственна представительницам слабого пола, Галя оказалась натурой страстной и даже очень, что не могло не сглаживать прочие ее недостатки.
В общем, оставаясь абсолютно свободными от каких-либо обязательств, мы чудесным образом являли эталон искренности в отношениях между мужчиной и женщиной.
Я лежал в постели и всматривался в слезливое городское небо. Никогда не любил серый, наверное, потому, что в палитре моего родного города этот цвет был основным, а посему опостылевшим до чертиков. Моя линия судьбы, отображавшаяся в незатейливых событиях, вторила погодному колориту Петербурга. Лишь изредка на ее мрачном небосклоне вспыхивала розовость заката, или просветы в изумрудной листве наливались волнительной, трепещущей синевой.
В том, что моя жизнь за пределами творчества была до безобразия убога, виноват, конечно, я сам. Но очень сложно выбраться из савана безысходности, когда каждую твою попытку сгладить ухабистость жизни родители безжалостно критикуют, ставя на тебе клеймо никчемности.
Я думал, что покинув отчий дом, мне удастся выскользнуть из-под их влияния. Наивные заблуждения, и только. Если отец уже был готов смириться с никчемностью единственного сына, то мать считала своим долгом опекать любимое дитятко от самого себя до конца своих дней.
Иногда мне страстно хотелось удрать от них в какой-нибудь нереальный, вымышленный мир. Потому что в любом уголке этого они с легкостью меня находили, каждый раз выволакивая на свет и разглядывая под увеличительным стеклом мою творческую составляющую. Родители считалимои увлечения недугом и желали во что бы то ни стало излечить меня от них. Но чем упорнее они пытались заточить меня в рамки условностей и определений, тем отчаяние я старался укрыться от них в своем замкнутом пространстве света и тени, теплохолодности и контрастности, плоскости и округлости форм.
