– Может, ты посидишь пока? – я кивнул в сторону диванов. – А к стойке подойдешь, когда очередь…
Она мотнула головой:
– Нет… насижусь еще и в самолете, и в аэроэкспрессе потом…
– Тебя там хоть встретят?
Опять неопределенный жест головой:
– Да… наверное.
– Мари…
– Ну, ты-то хоть не доставай меня, – цедит сквозь зубы, и я понимаю, что ей совсем плохо, как она вообще полетит в таком состоянии…
Если бы я мог все бросить, то прямо тут купил бы билет и полетел с ней, но… работа, будь она неладна, и Олег.
– Долечу, не в первый раз, – оказывается, я стал громко думать, совсем как она.
– Ты мне хоть что-нибудь напиши.
– Ну, хоть что-нибудь напишу, наверное.
– Мари…
– Что ты заладил – «Мари, Мари»? Ничего не случится, я это сто раз проходила. Лучше бы не приезжал, честное слово…
Я поднимаю вверх руки, признавая поражение, и умолкаю до того момента, как ее маленький чемодан пополз по ленте в багажный отсек, а сама Мари с посадочным талоном в руке поправила на плече ремень саквояжа:
– Все, я пошла в накопитель.
– Пойдем, провожу, тут ведь можно.
Это просто способ продлить возможность видеть ее еще на пять минут – пока будем подниматься на двух эскалаторах и стоять у стойки на вход в накопитель. Она пожимает плечами:
– Ты спать вообще когда-то собираешься? Дежурил ведь.
– Мне сегодня только в реабилитацию к четырем, успею поспать.
Стою на эскалаторе позади нее, осторожно принюхиваюсь – духи… Эти ее сумасшедшие духи, от которых во мне все переворачивается. Второй эскалатор, та же манипуляция – словно хочу надышаться ею, сохранить подольше…
Мари шлепает на стойку перед сотрудницей паспорт и посадочный, поднимает голову и смотрит той в лицо. На фото в паспорте она сейчас похожа мало, я тоже это вижу – тетка зависла, водя глазами с портрета на оригинал. Мари никак не комментирует это, терпеливо ждет. В паспорте она рыжая, с волосами до плеч. Сейчас у нее максимально возможно короткое каре с густой челкой, волосы – как воронье крыло.
– Проходите, – решается, наконец, тетка, возвращая Мари паспорт и талон со штампом.
Мари оборачивается ко мне, я беру ее за руку, которую она, к моему удивлению, не выдергивает, как сделала бы обычно:
– Я напишу тебе, когда доберусь.
И я понимаю, что это не для меня, а для Олега, которому я, разумеется, тут же перешлю ее сообщение. Потому и говорит – не позвоню, а напишу.
Я быстро прижимаю к губам ее запястье, успев почувствовать, как частит пульс:
– Будь умницей, Машуля, ладно?
Она окидывает меня насмешливым взглядом, но ничего не говорит, а уходит в распахнувшиеся перед ней стеклянные двери. Я еще стою перед ними, видя, как силуэт Мари перемещается к сканеру, а потом исчезает за ним в накопителе.
Мари написала мне, как и обещала – четыре слова: «Я долетела, все нормально». Вот так – ни слова больше. Я переслал сообщение Олегу, тот не ответил. Но я и не ждал, мне важно было донести до него, что Мари на месте, что с ней все в порядке. И без того не слишком разговорчивый Олег после травмы совсем замкнулся, ушел куда-то в одному ему понятные материи. Я постоянно заставал его то в наушниках, откуда лилась заунывная японская музыка – барабаны или флейта, от звуков которой я лично всегда хотел выброситься в окно, то с толстой потрепанной книгой на японском – какой-то старый эпос, это я знал от Мари. Книгу ему тоже передала она, когда мы с ней собирали вещи в его квартире.
