Мне никогда не была понятна его любовь к Японии, ко всем этим традициям, каким-то ритуалам, а еще больше удивляло, что Мари, уйдя к нему, вдруг начала разделять это. Ну, как – начала…
Она и до этого увлекалась странными японскими стихами из пяти строк и любила всякие японские примочки типа кухни, живописи и литературы, но с Олегом это все прямо заиграло другими оттенками. Она начала носить кимоно, находясь в его квартире, научилась заваривать чай по всем правилам и даже освоила чайную церемонию – почти по всем канонам.
Я знал, что они часто это с Олегом практикуют, и Мари, совершенно неуправляемая и не склонная ни к какому подчинению, вдруг делается в такие моменты абсолютно другой. Сидит возле него на коленях, сложив руки и склонив голову, молча подливает чай в чашку и выглядит не как Мари, а как гейша.
Я однажды зашел к ним во время таких игрищ и всю дорогу еле сдерживался, чтобы не заржать. Однако в тот же момент мне было так обидно и так завидно, что хотелось пинком перевернуть низкий столик, за которым на циновке сидел Олег. Меня физически разрывало от его вида – уверенный, спокойный, ни единого лишнего движения. И – Мари рядом на коленях. Моя Мари, мать твою…
Моя Мари, которую я сам ему и отдал. Даже в голову мне тогда не пришло, что она никогда больше не вернется, а вот поди ж ты…
Олег старше меня на три года, я знаю его сто лет – кажется, он всегда был в моей жизни, наши родители дружили до того момента, пока его семья не переехала, и даже позже, когда умер его отец, мать Олега иногда приезжала к нам в гости вместе с Олегом и Галкой, его сестрой.
Мать Олега – это отдельная песня. Авторитарная, властная, не признающая ни за кем права на собственное мнение. Она училась с моей матерью, они дружили еще со студенчества. Моя мать была терапевтом, мать Олега – гинекологом, и требовала, чтобы он непременно шел в медицинский. Собственно, мои родители тоже хотели видеть меня врачом, но как-то менее агрессивно на этом настаивали. Олег всю школу зубрил с репетиторами химию, биологию и физику, и его мать была уверена в том, что выбор профессии состоялся.
Но в семнадцать Олег вырвался – год работал грузчиком, потом ушел в армию, отслужил, поступил в университет на Дальнем Востоке, на факультет востоковедения, подрабатывал на мясокомбинате. Закончил, остался там – не хотел жить с матерью и сестрой, хотя помогал им материально. Он всегда умел довольствоваться совсем небольшими деньгами, отсылал матери почти все, что зарабатывал. Она общалась с моими родителями, потому я и знал это. Сам Олег мне этого не говорил, хотя я ездил к нему в гости, мы по-прежнему дружили. Это у него в съемной квартире, приехав на каникулы после второго курса института, я впервые увидел хлыст, плеть и наручники…
Вертел, помню, в руках, рассматривал с интересом:
– Это для чего тебе?
– Для дела, – коротко бросил Олег.
– Для какого? – не отлипал я, и тогда он, вздохнув, взял плеть и крест-накрест вытянул себя через плечи по спине – я аж присел от свиста хвостов:
– Ни фига…
– Только делаю я это с женщинами, – спокойно сказал Олег, бросая плеть на диван. – Если интересно, могу показать.
Я даже не понял, как это произошло, но мы оказались с ним вечером в каком-то клубе, куда не так просто было попасть – требовались приглашения и рекомендации, но Олега без проблем впустили, а меня – как его гостя. И вот там я и понял, чего, оказывается, не хватало в моей жизни. Вернее, я давно понимал это, но никак не мог выразить и, тем более, реализовать.
