И в этот самый день, а точнее ночь, когда Оксана добиралась от подруги до своей комнаты в общежитии, в автобус, именно в тот, в котором Оксана ехала, в чёрном длинном плаще с поясом на лямках зашла женщина. Зайдя через единственную входную дверь для пассажиров в самом начале автобуса, прямо напротив водителя, она уже проходила где-то в середине, когда на неё посмотрела Оксана. В плохо освещённом салоне автобуса (и из-за чёрного плаща) её появление можно было бы вообще не заметить, но так как впереди неё шла девочка в ярко-розовой куртке, на плече которой лежала рука этой женщины, которая как бы оберегала и одновременно подталкивала девочку вперёд, она всё же привлекла внимание и двух других сонных пассажиров. Мотнув головой влево и вправо, выбирая на какую сторону лучше сесть, женщина с девочкой одним сиденьем не дошли до Оксаны, но выбрали сесть на её стороне. Женщина пропустила девочку к окошку и села рядом. На её правой руке можно было успеть увидеть, как блеснуло кольцо на безымянном пальце, или же в атмосфере слабого света такое могло только показаться. Двери-гармошки с металлическим скрежетом наконец-то закрылись. Автобус медленно тронулся. Оксана всё так же неподвижно сидела сзади и слышала, как через одно сиденье от неё разговаривают о чём-то женщина с девочкой. Общение состояло из коротких фраз и скорее походило на «ответы младших на вопросы старших». Слов разобрать из-за шума двигателя было практически невозможно. Оксане и не хотелось. Что-то без её на то разрешения скрутилось внутри живота в твёрдый комок. Сердце замерло и заболело. Резко расхотелось спать, а голова перестала кружиться от выпитого спиртного.
Оксана уже давно отвыкла от мысли, что живёт в одном городе со своей бывшей королевой. Её переезд сюда, выпуск из детдома, новое жильё, которое ей выдавали – из-за таких серьёзных перемен, с которыми она никогда не сталкивалась, из-за сильного волнения, словно стая ворон, кружащих над ней, мысль, что где-то рядом, может быть, совсем близко, теперь будет находиться «та самая», которую неизвестно как теперь лучше называть, размыло как водой. Раньше она часто представляла их встречу, сначала в самых ярких подробностях, расписывая в воображении все мелочи, которые всё увеличивались и увеличивались в количестве. Но с годами, взрослея и проходя через подростковые особенности, их встреча и разговор виделись ей очень короткими, картинки становились размытыми, а слова и выражения, которые планировались прозвучать из её уст, грубее и обиднее. А потом всё вовсе потеряло интерес и перестало приходить ей в голову.
Женщина, сидевшая с девочкой впереди, не знала, что Оксана снова писала ей (и уже почти без ошибок), хоть и не отправляла никому эти послания, а хранила их где-то у себя, всё так же подписывая снизу «ты королева». Её совсем не расстраивало, что она не может их ей отправить, главное было их просто писать. Ей верилось, что королева чудесным образом была способна прочесть их на расстоянии. В крайнем случае их потом можно было вручить королеве при встрече. Это будет самым неподдельным доказательством преданности со стороны её слуги, поклонницы и друга.
И Оксана не знала, что королева спустя годы тоже не раз и не два пыталась отправить ей письмо в детский дом. И самое сложное после многих лет было в том, как позиционировать себя перед Оксаной теперь, как начать это письмо. Писать прямо, преподнести их прошлые отношения как детскую шалость, наивность между взрослым и ребёнком? Или сразу принести свои извинения за такую странную игру и за несдержанные обещания? Это чувство вины по-настоящему обострилось, когда у неё самой появился ребёнок, и потому задуманное о письме Оксане, хоть это было её искренним желанием, оттягивалось снова и снова. Ко всему этому, королева была обременена ещё и заботами о своём короле, однокомнатном замке и растущей принцессе, кашляющей всё больше в последнее время, чтобы с ясной головой и честным сердцем потратить время на письмо и кинуть его в почтовый ящик твёрдой рукой, да ещё и не передумав по дороге до него.
