Когда снова открываю глаза, все черно. Я несколько раз моргаю и чувствую, как паника запускает в меня свои когти. Хватаюсь за раковину. Не сразу соображаю, что ничего страшного не случилось. Я не ослепла. Просто в туалете выключилась лампочка, а поскольку окон там нет, то и дневной свет туда не проникает, и темнота совсем кромешная.
Ощупью добираюсь до двери и открываю. Когда выхожу на свет, облегчение столь велико, что я испускаю радостный вздох. Сердце вновь начинает биться ровно, и после того, как я проделываю небольшую дыхательную гимнастику, перестает кружиться голова.
Свой страх темноты и тесноты я никогда не могла объяснить. К счастью, я научилась по большей части контролировать его. Мой дом состоит из широких открытых помещений. И в этой гостинице помещения в основном также большие и открытые. Поэтому я не могу понять, отчего я чувствую себя здесь как будто взаперти. Как будто в этой обстановке мне от чего-то тесно.
Лея Снайберг
– Моя кровать, – говорит Ари, когда мы возвращаемся в номер, и ложится на кровать у окна.
– Отлично. – Я радуюсь, что мне не придется спать у окна.
Что бы там ни думали мама с папой, никакая эта гостиница не шикарная. Ну, может, тут шикарно фотографироваться и все такое. Ари меня только что сфотографировал, и этот бетон на заднем плане выглядит отлично. Но я все-таки ожидала, что в номерах будет поуютнее. Что там будут пледы в тон, мягкие кресла. А номера такие же, как и все остальное, сплошной бетон – только все черно-белое, стерильное.
Когда я думаю о том, что куплю собственную квартиру, я скорее представляю себе стены, покрашенные в темный цвет, зеркала в позолоченных рамах и диван, обитый бархатом. Чтоб было как во дворце – правда, конечно, не настолько нелепо. Не понимаю, почему все обязательно должно быть такое светлое, открытое, омытое лучами солнца, как будто человек целый день должен торчать на свету. Разве это не утомительно?
И еще эти огромные окна в гостинице. Сейчас светло, и можно любоваться лавовым полем и горами, но мне все равно это кажется каким-то неуютным. Как будто на лавовом поле может кто-то стоять и подглядывать за тобой, а ты и не заметишь. А когда стемнеет, то вообще станет непонятно, не стоит ли кто-то под окном. И будешь ты как актер на сцене или зверь в клетке.
Наверно, у меня просто воображение разгулялось. Кому вообще охота торчать на лавовом поле посреди зимы?
Ари все еще ест эту свою закуску, комната наполняется ее запахом.
– Когда ты наконец наешься? – Я раздраженно смотрю на него.
– Никогда, – усмехается Ари.
Вдруг включается душ, и я вздрагиваю.
– Что это? – Я встаю и бросаю взгляд в сторону ванной. Там кто-то есть? Я в эту ванную даже не заходила, просто заглядывала в полуоткрытую дверь.
Но вот я замечаю выражение лица Ари и вспоминаю, что здесь все управляется через приложение. Я швыряю в него подушкой:
– Придурок!
Он смеется и начинает мудрить с освещением. Настраивает его на красный, фиолетовый, потом на зеленый:
– Ну что, круто?
– Ну, немного. – Я укрываюсь одеялом и проверяю телефон. От Биргира пока ничего не пришло, зато меня ждут несколько сообщений от Гюлли58.
По той крупице информации, которую я запостила, он правильно определил гостиницу. Он явно хорошо знает здешние места и упоминает какие-то скалы в море, которые здесь недалеко. Они называются Сварталофт и Лоундранги. Пишет, что нам надо полюбоваться Дьюпалоунским пляжем и посидеть в кафе на берегу. Говорит, что он сам часто туда ездит попить какао и что он, скорее всего, будет там потом, если мне вдруг захочется сказать ему «Привет!».
