Я молчу, а злость закипает внутри. Зачем он вернулся, зачем делает это всё? Чтобы окончательно уничтожить?
— Клим, это ведь похищение. Меня искать будут!
— Не будут, — хлопает себя по коленям, поднимаясь на ноги, а я слежу за его действиями, ловя оттенки эмоций в ставших чужими глазах. — Я обо всём побеспокоился.
Точно, сумасшедший.
— Отец… он же не успокоится. Он тебя из-под земли достанет!
Мой голос срывается на крик, в грудь распирает от боли.
Клим смеётся, запрокинув голову, и делает всего один шаг, оказываясь рядом. Кладёт руки на подлокотники моего кресла, наклоняется вперёд, и меня снова обдаёт ароматом хвои, цитруса и табачного дыма.
Его глаза так близко, а я толкаю Клима в грудь, пытаюсь высвободиться, но он всегда был сильнее. Несмотря на все попытки вырваться из западни, не выходит. Бью ногами, руками, царапаюсь, словно кошка, а Клим лишь молчит и даже не шевелится. С таким же успехом можно лупить грушу в спортзале или биться головой о стену — одинаковый эффект.
— Не трепыхайся, Бабочка, и тогда, возможно, не будет больно.
Его дыхание на моей коже поднимает даже самые крошечные волоски, а я смотрю в его глаза, пытаясь найти там того Клима, которого любила когда-то. Где он? И почему на его месте этот человек?
Когда силы окончательно покидают меня, Клим заворачивает меня в свои объятия, точно в колючую проволоку, и прижимает к себе.
— Клим, отпусти меня, — прошу, задыхаясь в его хватке. Он не делает мне больно, но его касания выбивают из меня весь дух. — Это безумие, тебя найдут. Отец убьёт тебя. Как ты не понимаешь?
— Убьёт, говоришь? — шипит на ухо, изворачивается и усаживает меня к себе на колени. Держит крепко, и чем сильнее я трепыхаюсь, тем сильнее его хватка. — Что ты знаешь о смерти, чистая девочка Маша? Ты нихера не знаешь, Бабочка. Это твой папаша сделал это со мной, он уничтожил мою жизнь, порвал мою психику в клочья. А ведь тебе тогда всего лишь нужно было уехать со мной. Просто уехать. И я ждал, как идиот. Да только вышло всё не так. Теперь хлебай полной ложкой, Бабочка.
Он говорит это, сжимая вокруг кольцо рук, но я совсем не понимаю, что всё это значит. Кто кого где ждал? Не понимаю…
— Клим, пожалуйста, ты бредишь. Я ничего не понимаю!
Снова делаю попытку вырваться, и на этот раз Клим позволяет мне почувствовать свободу, и я вскакиваю на ноги, чтобы оказаться подальше от того, чем стал самый лучший мальчик на свете.
Клим молчит, смотрит куда-то поверх моей головы, а я потираю болезненно пульсирующую от его прикосновений кожу.
— Надеюсь, Бабочка, ты ни разу не пожалела, что сделала свой выбор. Надеюсь, тебе без меня было хорошо.
— Клим, отпусти меня. Это неправильно, ты сумасшедший.
Но Клим уже не слушает меня: разворачивается на каблуках и стремительной походкой покидает комнату, так ни разу и не оглянувшись.
Щёлкает замок, отрезая меня от всего мира, а я оседаю в кресло, пытаясь понять, что со всем этим делать.
6. 6. Клим
Закрываю дверь на замок, а пальцы деревянные, непослушные. Упираюсь лбом в прохладный косяк, тяжело дышу и всё-таки не выдерживаю: бью кулаком по стене, разбивая костяшки в кровь. Боли нет — я однажды разучился её чувствовать, потому бью и бью, пока мне на голову не начинает осыпаться штукатурка.
Становится ли проще? Хера с два.
На внутренней стороне закрытых век вижу запечатлевшийся во мне страх в зелёных глазах…
Его будто бы выжгли на подкорке. Бабочка боится... я же этого хотел? Этого добивался? К этому стремился?
