— Ты пришел, чтобы предложить быть твоей… как там?
Фьёлси? И не хочешь объяснить что это означает?
— Тебе рано это знать, – настаивал Генст.
— Ну, знаешь ли! – возмутилась я. – Хочешь, чтобы
я была какой-то фьёлси, добровольно на это согласилась, а сам не объясняешь,
что это означает. Тебе не кажется, что так нечестно? Никем я не соглашусь быть.
Ты же знаешь, что мы враги? Я должна тебя ненавидеть, а не разговаривать с
тобой неведомо о чем.
— Но… у тебя ведь нет ненависти ко мне?
— Нет, – вздохнув, согласилась я.
У айвина дрогнули уголки губ, но он опять не
улыбнулся. А меня это разозлило.
— Улыбнись! – потребовала я.
— Что?
— Почему ты не улыбаешься? Ты же сейчас хотел это
сделать. Так почему сдержался?
Айвин растянул губы в улыбке, не показывая зубы.
— Нет, не так! Улыбнись искренне, широко.
— Я… боюсь… ты испугаешься.
— Улыбайся!
— Ну что ж… ты всё равно это когда-нибудь увидишь.
И Генст улыбнулся широко, а я удивленно ахнула.
Его улыбка была похожа на волчий оскал – ослепительно белые зубы с длинными крупными
клыками.
— Ну что? Удовлетворена? – усмехнулся айвин,
спрятав зубы.
— Ты… твои клыки не ранят язык и щеки изнутри?
— Нет, не ранят, – теперь уже широко, улыбнулся
айвин.
Он резко перестал улыбаться, замер на мгновение,
словно прислушиваясь к чему-то, затем проговорил:
— Меня уже ищут, я должен уйти.
— Ну, так иди, я тебя не держу.
— Но прежде, чем уйти, я хочу сказать… в общем-то
я и пришел поэтому. Мой отец запретил приближаться к тебе, он не хочет
ссориться с герцогом, обещал наказать меня, если я нарушу его приказ. Так что…
меня скорее всего, закроют, как и обещал отец, на несколько лет в Жерхе. Я не
смогу появляться здесь три года, или, возможно, даже пять лет.
— А Жерх, это что? – перебила я айвина.
— Так называется то место, где мы сейчас живем.
— За лесами и болотами?
— Да, но ты не перебивай меня… пожалуйста. У меня
осталось не так много времени, чтобы объясниться с тобой. Ну, так вот… я хочу,
чтобы моя фьёлси не боялась меня, не ненавидела меня, и я не хочу… зачаровывать
ее, так не правильно. Что бы ни говорил мой отец, как бы мне не запрещал, но я
выбрал тебя. И я приду за тобой через три года, или чуть позже. Через пять лет так
уж точно, тогда воля отца уже не будет довлеть надо мной.
— Ишь ты какой! А если я буду уже замужем к тому
времени?
— Я всё равно заберу тебя себе. И никто и ничто не
заставит меня изменить мое решение. Ты всё равно будешь моей.
— А мое желание ничего не значит для тебя? – ошеломленно
поинтересовалась я.
— Я… постараюсь, чтобы ты… согласилась.
— Значит, заберешь меня себе? И кем же я буду
рядом с тобой?
— Я же уже говорил – фьёлси.
— Но ты не хочешь говорить, что это означает.
— И это я уже говорил, я всё расскажу, но позже.
Прости, но мне пора.
Айвин стал отступать за яблоню.
— Подожди!
Айвин остановился. А я попросила его, кивнув на
остатки апельсина:
— Закопай это. Хоть ты и сказал, что апельсин не
был зачарован, я все же не хочу его трогать.
— Хорошо, только ты не рассказывай никому о том,
что увидишь.
Я согласно кивнула.
Айвин протянул руку, на остатки апельсина направил
указательный палец, покрутил им. А на траве вдруг образовался крохотный вихрь,
он стал вклиниваться в землю, углубляя и расширяя ямку, куда падала кожура.
Айвин сжал кулак и земля сама по себе засыпала погребенную кожуру, а на ее
месте мгновенно выросла трава, такая же, как и вокруг.
