Почему? Почему я не сопротивляюсь? Не отталкиваю его? Не влепляю пощечину и не убегаю?
«Потому что ты влюблена, и тебе это нравится» – отвечает довольный голос в голове.
Когда Кузнецов отрывается от опухших губ, я открываю глаза, но перед ними туман. Опомниться не успеваю, как моё обмякшее тело поднимают на руки и, продолжая смотреть на меня как ценитель на дорогущий экспонат в музее, куда-то несут. Ясно куда – в спальню, чтобы бросить на чёрные шёлковые простыни. Напоминание об этом немного отрезвляет, но совсем чуть-чуть, настолько, что я даже не трепыхаюсь. Продолжаю смотреть в покрытые тёмной дымкой глаза как заворожённая, будто меня загипнотизировали. Путь до той самой спальни, словно размытый пейзаж, – ты едешь в машине на большой скорости, и деревья за окном сплошным зелёным пятном.
Когда мужчина толкает дверь ногой и переступает порог, в комнате загорается приглушённый красный свет. Ставит меня на ноги, и я начинаю дрожать как лист на ветру в большую бурю. Даже на морозе не тряслась так, как сейчас в тёплом помещении. Понимаю, что я делаю глупость, что надо бежать со всех ног, но даже с места не двигаюсь.
Кузнецов продолжает смотреть на меня, и, благодаря комнатному свету, в его глазах загорается красный кружочек. Губы пересыхают, стоит ему подцепить пояс шубы, развязать узел и, схватившись за воротник, медленно спустить её по плечам вниз. Бережно, будто я фарфоровая кукла, едва касается голой кожи, вызывая табун мурашек. Шуба падает к ногам ненужной тряпкой, грубоватые пальцы чертят линии на голых частях тела и припускают тонкие бретельки платья.
Подавшись вперёд, мужчина обнимает, я на автомате приподнимаю голову для поцелуя, но меня обламывают. Нарочно коснувшись холодными губами шеи, заставляя вздрогнуть, он находит собачку молнии и тянет её вниз. Плотно лежавшее на талии платье, становится свободным, медленно скользит вниз не без помощи Кузнецова и присоединяется к валяющейся шубе. Для тонкого шёлка бюстгальтер не предусмотрен, и я остаюсь в одних трусиках, чулках и сапогах на высокой шпильке.
– Т-ш-ш, – протягивает мужчина и опускает мои руки, когда я их приподнимаю в попытке прикрыться.
Стою посередине комнаты, трясусь то ли от прохлады, то ли от предвкушения, а может от страха, хотя откуда-то есть уверенность, что бояться мне нечего. Разве что только своей совести и потерянной гордости.
Закрываю глаза и глубоко вдыхаю, когда чужие пальцы невесомо проходятся по плечам, ключице, очерчивают грудь, заставляя соски съежиться и затвердеть. Ноги едва держат, и я не знаю, как я до сих пор не рухнула на пол. Арсений словно изучает меня, осторожно проводя пальцами по рёбрам, животу, рисует невидимый круг вокруг пупка, и каждое прикосновение учащает пульс и сбивает дыхание.
– Не двигайся, – бросает в приказном тоне и отходит на несколько шагов.
Несмотря на то, что меня не держали в объятиях, стоит ему отойти, как меня окутывает холод. Почему-то не шевелюсь, словно его слова закон. Только взглядом слежу за ним, за тем, как он снимает пальто и аккуратно вешает его на спинку стула, следом пиджак и рубашку. Спокойно, не спеша, он садится на тот стул, снимает обувь и ставит её у стены. Будто мальчик, которого мама будет ругать, если он не положит свои вещи на место. Оставшись в одних брюках, светя своими кубиками на животе, возвращается ко мне.
– Хорошая девочка, – хриплым голосом проговаривает и проводит тыльной стороной ладони по моей щеке.
