Ты моя откровенность - страница 13
Для себя я уже все решил. Я и не собираюсь делать ей приятно. Это будет наш первый и последний сеанс. Мне еще предстоит разобраться, что происходит во мне, и почему она производит на меня такое впечатление, что даже мой подготовленный разум выдает такие интересные коленца. Я не собираюсь терять контроль из-за девчонки.
Мне нужно напоследок всковырнуть коросту, которую она на себя нарастила, чтобы из-под коросты потекла ее живая кровь. Поэтому я режу наживую, пренебрегая этикой.
– Безусловно. Вы говорите о близости, о свободе, говорите так легко, будто уже обрели эту пресловутую свободу, словно и правда знаете, что такое близость. Вам кажется, что вы открыты и откровенны, но это всего лишь побочный эффект вашего предыдущего опыта. Вы обретете новый опыт, с вами что-то произойдет, и изменится ваш подход к жизни, к людям, к миру. Вы уверены, что не станете иной? Станете, еще как станете. А значит, вся вы сегодняшняя – ложь. Вы лжете себе. Вы себя не знаете, вы не изведали и половину самой себя. Вы не знаете своей темной стороны, не достигли дна.
Аня встает с кресла. Я поднимаюсь следом.
– Интересно, конечно, здесь у вас, но не более, – направляется к выходу. – И теория у вас интересная, – она останавливается у двери и оборачивается.
В глазах растерянность. Значит, я попал по больному месту. Это я умею мастерски делать, в десяточку.
– Рад, что вам понравилось.
– О! Понравилось – это слишком сильно сказано. Скорее наоборот. Пока вы изучали меня, я изучала вас. Вы не способны на искренность, вы ее боитесь, вы покрыты непроницаемой броней, словно вы – консервная банка. При этом вы уверены, что можете управлять другими из своей консервы. Живыми, которые не боятся идти в самую сердцевину жизни и жить в полную силу своих чувств. Но именно эта ваша позиция, которая только кажется вам силой, и есть ваша слабость.
Она говорит слегка задыхаясь. Полные губы полураскрыты, жилка на шее часто бьется, грудь вздымается. Меня снова подхлестывает внезапное желание и злость. Вскрыла. Что за черт!
А я ловлю себя на мысли, что мне хочется схватить ее за шею и слегка придушить. Совсем немного, чтобы сбить эту спесь. Она слегка улыбается уголком губ. Ощущение такой, что она прочитала сейчас эту мысль.
Пошло оно все.
Она резко оборачивается, закидывая волну светло-русых волос за спину. Я невольно прикрываю глаза, вдыхая ее легкий пьянящий запах и открываю перед ней дверь, чувствуя, как от одного этого запаха внизу у меня все напрягается.
Как только она уходит я беру телефон и набираю Елизавете Павловне. Выводы у меня очень просты. Я не могу продолжать сеансы, это может плохо закончиться для моей практики. Вряд ли у нас с ней получится держать дистанцию врач – пациент. А это табу.
– Елизавета Павловна, я по поводу Ани, – говорю я, когда она отвечает на звонок.
– Только не говори, что она не пришла.
– Нет, пришла, все в порядке, но я боюсь, что дальнейшие сеансы невозможны.
– Почему?
– Есть причины.
– Димочка, я же не просто так тебя попросила, да?
«Черт! Опять «Димочка», Калинина включила режим подавления», – успеваю подумать прежде, чем она продолжила:
– Ты мне должен, Димочка, а это, что-то да значит. Десять сеансов, и мы в расчете. Ты же не хочешь оставаться у меня в долгу, правда?
– Я понял.
– Вот и славненько.
Елизавета Павловна отбивает звонок, и я понимаю, что выхода у меня нет. Придется продолжать.