Ты моя откровенность - страница 8

Чистая энергия города. Город сам по себе, город, растворивший свое население в шуме машин, полумраке метро, в тенях домов, во дворах, под арками, под крышами, под козырьками подъездов.

Где я только в Москве не жил, пока не нашел свое место. И в лабиринтах Арбатских переулков, и на тех улицах старой Москвы, где из-за исторической малоэтажной застройки небо кажется ближе, а во дворах тишина стоит такая, что и не верится будто в городе, где ничто и никогда не останавливается, в городе, который никогда не спит, может быть место, где можно услышать, как бьется собственное сердце. И только когда забрался на самую верхотуру башни Федерация в Москва-Сити и обосновался здесь, я почувствовал, что наконец нашел свое место.

Ощущение было такое, будто я преодолел земное притяжение. И каждый раз, когда поднимаюсь на свой этаж, Москва проваливается вниз и рассыпается на разноцветные игрушечные кубики, пирамиды и трапеции. Проспекты, шоссе и улицы превращаются в живые пестрые ленты, по которым текут автомобильные потоки – кровь города. И где-то в самом центре, бьется древнее красное сердце Москвы с ритмом часов Спасской башни.

Отсюда мне хорошо видно белоснежный дом правительства на изгибе Москва реки, на другом берегу одну из семи монументальных сталинских высоток. Как по мне, самую прекрасную из «семи сестер», как называют эти шедевры советского ар-деко в путеводителях для иностранцев – гостиницу Украина. Чуть поодаль еще две «сестры»: слева – жилое здание на Кудринской площади, справа – Министерство иностранных дел.

Иногда, отсюда с высоты город мне кажется беззащитным. Как говорят – лежит словно на ладони, так вот мне представляется, что есть и другая ладонь, которая может весь этот город прихлопнуть одним разом.

На столе оживает мобильный. Елизавета Павловна – определяется номер.

– Здравствуйте, Елизавета Павловна, – отвечаю я на звонок.

– Здравствуй, Димочка, – скрипит она старческим голосом. – Аня пришла?

– С минуты на минуту, снизу уже оповестили. Поднимается.

– Это хорошо. Я очень тебя прошу, как для себя прошу, сделай все как ты умеешь.

– Не беспокойтесь, Елизавета Павловна, все будет хорошо.

Она отбивает звонок, а у меня по спине пробегают мурашки от этой старушки. «Мурашки от старушки, – ухмыляюсь я собственной мысли, – звучит двусмысленно».

Елизавета Павловна Калинина не из тех людей, которым отказывают. А то, что она называет меня «Димочкой» говорит только о том, что это как раз тот случай, когда никакие возражения не принимаются. Тем самым она обезоруживает, показывая, что в данном конкретном случае, ее не интересуют ни личные границы, ни регалии, ни звания, ни занятость – вообще ничего.

Если остались в мире еще титаны тех времен, когда деревья были выше, солнце ярче, а человек укрощал атом и только-только начинал покорять космос, так вот Елизавета Павловна Калинина как раз из тех титанов.

Я уже и не вспомню, сколько ей лет. Под сотню точно. Могучая старушка, одним словом, хотя по внешнему виду и не скажешь.

Неделю назад, когда она позвонила и попросила принять ее внучку, я было пытался соскочить:

– Почему я? – спросил я в тот раз.

– Потому что ты лучший, Димочка, разве не очевидно? Анечка у меня девочка непростая, у нее, видите ли, философия, сам увидишь, и, если кто-то способен поправить ей головушку, так только ты.

– Вы знаете мои методы. Может получиться так, что головушка настолько поправится, что это будет уже не совсем ваша Анечка.