– Черт, Ксюша! Ты что творишь?!– возмущался Лерой, осматривая меня с ног до головы. Он испугался. За меня.
– Я ее не заметила, – на автомате ответила ему, еще не до конца осознавая возможные последствия, если бы парень не успел оттащить меня с дороги, но постепенно приходило понимание, а вместе с ним на глаза навернулись слезы. В последнее время они все чаще становились моими верными спутниками.
– Ты так меня напугала, – тихо и мягко произнес он, крепко прижимая к себе и поглаживая рукой по голове в надежде успокоить.– Ну, все! Не плачь. Все же хорошо! Успокойся. Ладно? Вон там, смотри, пешеходный. Пойдем.
Он выпустил меня из своих объятий, но понимая, что меня все еще потряхивает, приобнял за плечи и повел к переходу.
В тот день мы долго сидели в пиццерии, много разговаривали, а мое недоверие к Лерою стало постепенно притупляться.
Практически каждый день на протяжении следующих нескольких недель мы совершали один и тот же маршрут: сначала пешком обходили весь парк за нашим домом, потом заглядывали в пиццерию на углу, а иногда просто уезжали изучать город. Меня, к счастью, миновала участь большинства беременных – токсикоз. Я могла есть все что угодно, меня не мутило от запахов, и каждое утро начиналось с улыбки, а не с тошноты. Поэтому я хваталась за любую возможность выбраться из дома и насладиться свежим воздухом. Каждый вечер, уставшие, но довольные, мы с Лероем возвращались в нашу квартиру, чтобы на следующий день начать все с начала.
Погода в Париже давно перестала быть солнечной и теплой. Осень передала бразды правления теплой европейской зиме. Дожди без устали поливали прохожих, ветер разносил опавшие и пожелтевшие листья, а сами французы уже вовсю говорили о Рождестве. Странные: какое может быть Рождество без снега и морозов?! Какая зима, если на деревьях еще не до конца опали листья? Я так скучала по снегу, так скучала по дому!..
– Эй, ты чего такая грустная? – щелкнув меня по носу, спросил Лерой, когда я, погрузившись в воспоминания, стояла у окна в столовой. За окном бушевал дождь, а небо затянуло черными тучами. Декабрь. Сегодняшний день мы решили провести дома.
– Реми звонил. Его оставляют в Ле-Ман еще на месяц, и опять без единого выходного. А я скучаю по нему, – жаловалась Лерою, глядя на барабанящий в окно дождь. Говорить Лерою, что я скучаю по дому, мне не хотелось: он и сам был здесь не по своей воле.
– Печально, конечно, – без какого-либо намека на печаль ответил Лерой. Парни относились друг к другу весьма настороженно, с большим недоверием. И если мысли Реми я отчасти разделяла, то неприязнь Лероя объяснить не могла.
Он обхватил ладонями мои плечи, тем самым вынуждая оторваться от окна и посмотреть на него.
– Ле-Ман всего в двухстах километрах от нас, и если Реми не может выбраться в Париж, значит, мы поедем к нему. Заодно оценим его кулинарные способности. Уверен, за это время он многому научился.
– Ты серьезно? Мы поедем в Ле-Ман? – Не веря своему счастью, я смотрела Лерою прямо в глаза, пытаясь отыскать в его словах долю лукавства, но он был совершенно серьезен.
– Конечно. Можем послезавтра, например, выбраться. – Лерой склонил голову набок, не отрывая от меня своих медовых глаз и не выпуская из сильных и крепких рук. В этот момент на душе отчего-то стало спокойно и тепло, а на глазах вновь навернулись непрошеные слезы.
Миронов, Реми, Горский, а сейчас и Лерой... Верные, надежные, готовые в любую минуту протянуть руку или подставить плечо, они всегда были рядом! Но разве я ценила это? Их заботе, преданности, вниманию я всегда предпочитала черный омут Тимура, в котором до сих пор тонула. Глупая, наивная и неблагодарная – именно такой я ощутила себя в настоящий момент!
