Я пытаюсь сожрать этого подлого, наглого, холодного мальчишку, целую до крови, но моим губам тоже больно: он кусает их. Не хватает воздуха.
Внезапно он отстраняется, тяжело дышит и заглядывает в глаза:
— Как ты?..
Вот оно. Безупречно сыгранное доверие. Поддельная искренность. Обман.
— Не твое дело, — судорожно шиплю в ответ.
Харм впечатывает меня в стенку кабинки, для верности прижимает плечом и усмехается:
— Ты права, мне плевать. Но ты должна извинение за те тупые слова и швыряние денег.
— Нет... — Услышав это, он сильнее, до треска позвонков, вдавливает мою спину в кафель, и я рычу: — Я не буду извиняться. Пошел ты!!!
Несколько секунд его полный ненависти взгляд прожигает насквозь, темнеет до непроницаемой черноты и вдруг вспыхивает искрами адского пламени. Он наклоняется, снова находит губами мои губы, но целует их нежно и бережно, настойчиво и долго. Все сенсоры выходят из строя.
Харм опускает руку, проводит ладонью по покрывшейся мурашками коже бедра, сжимает его и поглаживает, задирает подол легкого платья и осторожно дотрагивается до автографа, навечно оставленного на моем теле. К красивому лицу прилипает кривая ухмылка, а пальцы скользят под белье: все ниже и ниже. И ниже. Задают ритм и сводят с ума.
Я задыхаюсь, падаю в темноту, почти теряю сознание, но он... опять останавливается. И вынуждает умолять:
— Харм, я...
— Говори... «Харм, я все осознала. Прости, мне жаль», — шепчет он, и я, словно заколдованная, повторяю за ним эту чертову фразу.
— Мне жаль. Прости!..
— А говорила, что никогда ничего не попросишь... — Он целует меня в щеку. — Хорошая девочка.
Чувствую волну облегчения, закрываю глаза, кусаю губы в надежде, что Харм вернет свою руку туда, где она была минуту назад, и продолжит, но он отступает на шаг и, ангельски улыбнувшись, выходит из кабинки.
Мне почти больно. Я опустошена и хочу его ударить.
— Я же сказала: прости!
— Я подумаю.
Он подмигивает и скрывается за дверью.
Остаюсь одна и упираюсь лбом в холодную шершавую стену. И представляю, как изощренно и медленно убиваю его.
_________________
* Самоповреждение
10. Глава 10
За окном цедит мелкий мерзкий дождь, серые тучи клубятся над черепичными крышами, садовыми деревьями и одинокими елками, до самого горизонта в их плотной завесе не видно просвета.
По полу, цепляясь мертвыми пальцами за лодыжки, ползают озверевшие сквозняки.
Мы с папой завтракаем в сумрачной, тягостно тихой столовой: в ней слишком темно, но никто из нас не встает и не включает свет.
Папа первым нарушает молчание: отпивает воду из высокого стакана, прочищает горло и мягко произносит:
— Ника... Возможно... Очень скоро меня... нас... будут ждать большие испытания. Но ты как никто умеешь с ними справляться, поэтому я спокоен.
— Ты о чем, пап? — недоумеваю, и вилка со звоном падает на фарфор.
Ничто не выбивалось за рамки ежедневной рутины: папа проводил инспекции, оперативно реагировал на обращения жителей, часто выезжал в город, охотно давал интервью. К чему же он клонит?..
— Ни о чем не волнуйся. — Он опережает мои расспросы. — Просто будь готова какое-то время пожить без меня.
— Пап?.. — ною я. — Как это понимать?
— Мне пора. Опаздываю на встречу. — Отец отодвигает стул, поднимается и поправляет галстук. Желает хорошего дня и спешит к служебной машине.
С тревогой смотрю ему вслед. Что с ним? Что-то стряслось на работе? Или же... проблемы со здоровьем?!
