– Что нужно? Хлеб сегодня свежий.
Я взяла буханку хлеба, пачку макарон, банку растворимого кофе. И почему-то, сама не зная зачем, рука потянулась к яркой коробке шоколадных конфет. Как в детстве, когда конфета была наградой за хорошее поведение. Потом подумала: кому они мне? Для кого?
На выходе, толкнув скрипучую дверь, я столкнулась с кем-то плечом.
– Ой, простите…
– Да это вы простите. – Знакомый спокойный голос.
Илья. Тот самый. В тёмной куртке, с буханкой хлеба в одной руке и пучком сочного зелёного лука – в другой.
– Опять вы, – сказала я, и на губах появилась тень улыбки.
– А вы думали – деревня большая? У нас тут два маршрута: магазин – работа.
– И фельдшер между ними, – добавила я.
– Именно, – он взглянул на меня чуть внимательнее, потом на коробку в моей сумке. – А вы конфеты купили. К празднику?
– К какому? – растерялась я.
– Ну… просто так? Для настроения?
Я не знала, что ответить. Что я купила их от одиночества? От тоски по маленьким радостям? Я просто кивнула.
– Если вдруг захочется попить чаю с кем-то – я живу за ФАПом. Дом с зелёными ставнями.
Он сказал это легко, не приглашая и не настаивая. Просто констатировал факт.
– Спасибо. Я подумаю.
– Подумайте, – повторил он. – Тишина – хороша. Но не каждый день.
Я вернулась домой. Села прямо на холодные ступеньки крыльца. Развернула шуршащую обёртку коробки конфет. Взяла одну – круглую, в тёмном шоколаде, с вишнёвым вареньем внутри.
Глупо, но когда я её съела, я чуть не расплакалась. Не от вкуса – от самого этого жеста. От того, что я так давно не делала ничего «для себя». Обычно всё было – для детей. Для мужа. Для школы. Для родителей. Для кого угодно. Я была функцией, которая обеспечивает быт и комфорт других.
А тут – вишнёвая конфета. Горько-сладкая. Тёплая от солнца, пробившегося сквозь тучи. Сама себе.
Вечером я зажгла старую настольную лампу, накинула на плечи мамин шерстяной платок и села с блокнотом.
Я написала:
«Удивительно. Никого нет – и всё же кто-то рядом. Иногда кажется, что даже чай в одиночестве – не совсем одиночество. Если кто-то знает, что ты пьёшь его с конфетой.»
Плечо болело меньше. Сердце – всё ещё молчало. Но уже не стучало глухо в стенку, пытаясь выбраться наружу. Оно просто билось. Ровно. И это уже было немало.
В тот день я проснулась поздно. Без чувства вины, без планов на день, без списка дел в голове. Просто открыла глаза и почувствовала, что за окном – утро. Ни хорошее, ни плохое. Просто – утро. А значит, я ещё здесь.
В доме было прохладно и тихо. Кофе, купленный накануне, закончился. Конфеты тоже. Я накинула на плечи мамин платок, взяла старую плетёную корзинку – просто так, для вида, – и пошла к реке. Мама часто туда ходила «подышать». Наверное, втайне надеялась, что быстрая вода унесёт с собой часть её тревог или скажет что-то важное. Сегодня я решила попробовать последовать её примеру.
Дорожка к реке заросла крапивой и лопухами. Старая верба склонилась так низко, что её ветви касались воды, будто шепча ей что-то. Трава была ещё влажной и холодной от ночной росы. Я спустилась по скользкому глинистому склону – и вдруг замерла.
Он сидел на большом, обросшем мхом валуне, спиной ко мне.
Илья.
Рядом с ним на траве лежал небольшой рюкзак, открытая книга в потрёпанной обложке и старый металлический термос. Он не заметил меня. Он просто сидел, глядя на тёмную, быструю воду. В его позе, в том, как он обхватил руками колени, было что-то почти детское, беззащитное. Как будто он ждал кого-то, кто пообещал прийти, но всё ещё не пришёл.
