наш дом.
Я рассматриваю одну из стен, расписанную ею. Там, где раньше в лучах заката возвышался на скалах маяк Пеггис-Пойнт, сейчас глухая безликая стена.
Сжав челюсть, перевожу взгляд на ту, кто стал косвенным виновником этого варварского поступка. Потому что отцу мне теперь сложно что-то предъявлять. Я не в том положении.
— Я не привык стучать в двери в своем доме, — мой голос звучит зловеще.
Женя сгибает колени и прижимает их к груди. Ее плечи и руки обнажены, две тонкие серые лямки пересекают ключицы, распущенные темные волосы уже высохли. Я замечаю изящную татуировку-надпись на ее предплечье, но не могу разобрать, что там написано.
— Какое изысканное воспитание. Сразу видно, что ты из царской династии, Тамбов-Романов, — язвит она, сдвигая на нос круглые очки в темной оправе, те, что были на ней прошлым вечером.
— А ты из какой, Кузнецова? Рабоче-крестьянской? — усмехаюсь в ответ, медленно приближаясь к ней.
Женя прячет руку с татуировкой, скорее, неосознанно. Садится ровнее, опирается спиной об изголовье кровати и повыше натягивает одеяло.
Превосходно, я уже заставил ее нервничать.
— Что читаем? — наклоняюсь за книгой, лежащей поверх одеяла. — О, ты делаешь домашку, — пробегаю взглядом по обложке и кладу книгу на место.
Наш преподаватель английской литературы помешан на том, чтобы мы приносили на занятия исключительно бумажные носители, чтобы не портить атмосферу Истерна и сильнее проникнуться одухотворенной фигней. По-моему, это бред. Но, готовясь к приезду Лены и Жени, отец заказал для девушки книги из обязательного списка и установил в комнате целый стеллаж. Так трогательно, что меня едва не выворачивает.
Я пячусь и опускаюсь в кресло у туалетного столика.
— А тебя что-то в этом не устраивает? — огрызается Женя.
— Меня все в тебе не устраивает, — закидываю ногу на ногу. — Очень удобно, — спиной проверяю мягкость кресла и разминаю мышцы шеи. — Вот, кстати, — поднимаю зад, чтобы залезть в карман джинсов, — купишь мне такую же, поняла? — бросаю на стол порванную цепочку.
— Какой ты мелочный, — с явным презрением произносит Женя.
— Я не мелочный, просто дорожу своими вещами. Это все, — кручу пальцем, — не свалилось нам на голову. Нужно ценить то, что имеешь. Может, тебя иначе воспитывали, но в нашем доме все обстоит именно так.
— Говори, зачем пришёл или проваливай! — хмурится девушка. Полные губы упрямо сжаты, синяя радужка глаз темнее грозового неба, а взглядом можно высечь искры. Ангельское личико так и пышет гневом.
Я снова пытаюсь вытащить изнутри все то, за что должен презирать ее.
— Не лезь к моим друзьям.
Злость в ее глазах сменяет растерянность.
— Ты о Лулу? Я не… — а голос звучит слабо и неуверенно.
Я получаю удовольствие от того, что снова застал Женю врасплох своим идиотским наездом. Без разницы, пусть думает, что у меня действительно мозги, как у десятилетнего, только не трогает то, что мне дорого. Хотя бы то, что от него осталось.
— Это для своих она Лулу. Тебе не место среди нас. Разве ты сегодня это не поняла? — намекаю на то, как она облажалась, и все смеялись над ней. Кто-кто, а Ивонн умеет устроить радушный прием.
В выражении лица девушки мелькает что-то еле уловимое, похожее на озарение.
Расправив плечи, Женя приосанивается.
— Конечно поняла, когда летела на пол, споткнувшись о ноги этой дылды! — ее глаза сужаются, а взгляд становится ожесточенным.
