– Проблемы, Юлия Владимировна?
– Все нормально, Семён. Вадик уже уходит. Проводите, чтобы не потерялся. Только аккуратно.
– Будет сделано.
Бывший, конечно, не может не пронзить меня напоследок убийственным взглядом. Картинные обидки – его стезя.
– Ты еще пожалеешь, – говорит тихо.
На самом деле больше догадываюсь, чем слышу.
– Пока-пока, Вадик.
Уход Водонаева никого особо не печалит. На первых же перекатах новой хитовой песни всех из-за стола как ветром сдувает. Остаюсь лишь я, и Савельева из солидарности.
Взглянув на часы, невольно округляю глаза и задерживаю дыхание от удивления. Только полтора часа прошло? Как такое возможно? Я же нахожусь здесь уже так долго! Что за ерунда?
– Хороля, а расскажи мне, как у тебя с Саулем, – просит Ритка, участливо заглядывая мне в лицо. – Очень больно было? – впервые решается на столь откровенный вопрос. Правду говорят, алкоголь раскрепощает. – Как вообще? Приятно? Хоть чуть-чуть?
Не думаю, что кто-либо, кроме Саульского, видел, как я краснею от смущения. Однако в этот момент хватает его незримого присутствия, чтобы я залилась румянцем.
Опускаю взгляд и выдыхаю сиплым шепотом:
– Нормально. Слегка поболело в первый раз... Я немного запаниковала. Но потом боль ушла, и… удалось даже… расслабиться.
– А сейчас? Тебе нравится?
Теряюсь, не определяясь с ответом. Не потому, что не знаю. Как раз потому, что знаю. Озвучить стыдно.
Собираясь с мыслями, оглядываюсь по сторонам. И вновь простреливает сознание это шокирующее желание: незамедлительно отправиться домой. Вскакиваю на ноги, прежде чем обдумываю мотивы.
– Ты куда? – поднимаясь следом, Ритка ловит мою ладонь.
– Прости, мне уже пора домой.
– Так рано?
– Не хочу, чтобы моя карета превратилась в тыкву, а Чарли с Семёном – в мышей, – выдавливаю из себя улыбку. – Надеюсь, ты не обидишься?
– Не обижусь… Просто думала, ты хоть до полуночи посидишь.
– Не могу, – обнимая, целую подругу в щеку. – Еще раз с юбилеем, дорогая! Ни в чем себе не отказывай!
– Постараюсь.
Отстранившись, смотрю Савельевой в глаза. Расстроенной она не выглядит – уже хорошо.
– Ну, всё, мышка. Увидимся в универе. Не провожай. Там холодно, а я в надежных руках, помнишь? – жестом подзываю ребят.
– Помню.
– Веселись, – развернувшись, быстрым шагом направляюсь на выход.
В груди расходится сердце. Рвутся в нем какие-то струны. Дыхание перехватывает.
Не хочу оборачиваться, чтобы не проводить между собой и друзьями последнюю разделительную черту. И так понимаю, что я уже не с ними. Я – другая.
А какая?
Что же творится внутри меня?
Никак не могу определить.
Полноценно вдохнуть получается лишь на улице. Втягиваю в себя холод, а чувствую, как в груди еще жарче становится. Под кожей дрожит это колючее тепло. Плечи стягивает ломким напряжением.
– Юля Владимировна, – окликает Семен, когда я резко торможу, чтобы отдышаться. – Тебе плохо?
– Нет. Нет, – мотаю головой. – Все в порядке. Едем.
Мне зачем-то срочно нужно домой. А зачем? Я не знаю. Мысленно подгоняю Чарли, а он, будто назло, щадит мотор.
Всю дорогу меня бросает то в жар, то в холод. Ощутимо потряхивает. Что это? Тревога или предвкушение?
Не пойму.
17. 16
Каждое утро, перед выходом из спальни, я думаю о том, как бы избежать встречи с Саульским. Но стоит увидеть его, сердце срывается на бешеный ритм. Волнуюсь настолько, что смотреть в глаза ему не могу. А смотреть хочется. Смазываются все другие ощущения. Мысли в кучу сбиваются, мозг клинит и отключается. Лишь это жгучее желание захватывает все территории. Руководить дыханием, слухом, зрением, нюхом. Все органы восприятия на Саульского настраиваются. Отслеживают, улавливают, безошибочно узнают, вычленяют среди массы других людей.
