– Что будет, если я откажусь?
– Твой щенок сдохнет, и это будет только начало, дорогая. Я приду за тобой сюда или в любое место, где ты решишь спрятаться, и убью каждого Курта, кто станет мешать мне забрать тебя. Зная вашу упертость и заносчивость – от стаи мало что останется в итоге.
– Осознаешь, что мне ничего не стоит убить тебя прямо сейчас, Дикий? – подавшись вперед, прошипела Эрин шепотом.
– Ты можешь попытаться. Но, во-первых, я не тот, каким ты меня помнишь, и не просто так подмял под себя полстраны, – а еще мне глубочайше похрен выживу я или нет. – А во-вторых, что ты думаешь сделают мои бойцы с твоим выродком и всеми остальными Курта, сидящими в наших подвалах, узнав о моей смерти?
Эрин несколько секунд смотрела мне в глаза, наконец-то в глаза, и не оставляя и тени сомнения, что видит меня, видит, а не как сквозь стекло прозрачное, а потом перевела взгляд на Георга, взбесив этим. Он шагнул вперед, но она качнула головой, останавливая его. Это он? Он ее пара и отец мелкого засранца?
– Я не поеду с тобой, – произнесла Эрин тоном, не терпящим возражений. – Но я приеду позже и сама.
Как же велик был соблазн упереться, принудить, поставить ультиматум… не позволять ей снова исчезнуть из поля моего зрения. Но я с ним справился. Позволить ей сохранить самую малость достоинства, когда уступает в главном – ерунда. Ведь в противном случае все, и правда, может пойти вразнос, и придется драться и уволакивать Эрин силой, если выживу.
– У тебя ровно час, моя княжна. Захвати только самое необходимое, остальным я тебя обеспечу, могу теперь себе позволить.
1987
– Рус, ну какого хрена! Ты что, теперь на этом долбаном подоконнике жить собрался? – возмущался Васька, пока хмурый Тапок топтался в дверях гаражной качалки, поправляя воротник своей выходной белой рубашки. – Сидит он, как красна девица у окошка, принцессу свою ожидаючи.
Васян тоже прилично прикинулся и сверкал бляхой в виде бычьей башки на новых джинсах и браслетом на массивных часах, честно отжатых месяц назад у одного борзого рэкетира. Друзья завалились в наше логово, не найдя меня в квартире у родоков, и, обнаружив, что я и не думал собираться на давно предвкушаемую тусу, крайне возмутились. Впрочем, вслух как всегда возмущался только Васька, Потап неодобрительно сопел.
– Княжну… – бормотнул я машинально, глотнул портвейна и прищурился снова в сгущающиеся сумерки. – И отвали.
Нудеть за эту пару дней в груди меньше не стало. Наоборот, тоскливое, тянущее уже не только за нервы, но и в кости вгрызающееся неизведанное нечто, что родилось во мне, когда проснулся один, набирало обороты, и вино мало помогало заглушить его. Но по трезвяне совсем по-жесткачу ныло.
– Да пофиг как ты ее там зовешь. Кончай киснуть, мужик, погнали с нами к Ленке на тусняк.
– Не хочу. Без меня идите, – отмахнулся я.
– Ты прикалываешься что ли? – и не подумал угомониться Васян. – Сам же на прошлой неделе говорил, что хочешь с ней замутить, причем по-серьезке! Тапок, скажи!
– Ага, – кивнул Потап.
– Перехотел, – пожал я плечами.
– Рус, ты в себе? Это же Ленка Солнцева! Алле! Блондинка, эта как там… платиновая, во! Ноги от ушей, жопа как орех и сиськи – твердая пятерка! – само собой, перечисление достоинств Ленки Васян сопровождал еще и эмоциональной пантомимой, призванной донести до меня что я, дебил такой, упускаю.
– Угу. Я помню как она выглядит, – кивнул, не сумев удержаться от легкой улыбки. Васька, когда он в ударе – это нечто.
