– Я со всем договорился по поводу похорон. Все организуют должным образом, не переживай. Нужно лишь твое письменное согласие, чтобы провести церемонию завтра. Документы готовы.
– Но… Я… А как… – теряюсь от слишком деятельной натуры Гроссо, растираю ладошкой лоб, словно мысли в кучу собираю для ответа, и вновь перевожу взгляд на сестру. – Мы же еще не попрощались.
– Соня, милая, ты мучаешь себя и ее. Завтра еще с ней попрощаешься, а сейчас тебе нужно обязательно отдохнуть. Пойдем, – меня уверенно, мягко, но настойчиво поднимают со стула и помогают сделать первые шаги.
Уходить не хочется до мандража.
– А вдруг врачи ошиблись? Может, это не смерть, а просто продолжение комы. Бывают же чудеса? Если надо, я в любое поверю, даже в самое нелепое, если это поможет сестренке, – хватаюсь за соломинку.
– Она умерла, – Алекс поворачивает меня к себе лицом, обхватывает щеки и произносит это тихо, но четко. Ломает мой защитный панцирь безжалостной правдой. – Поплачь, Соня.
– Я не могу, – шепчу пересохшими губами и качаю головой, чувствуя каждую задеревеневшую мышцу в теле.
Трогаю глаза и понимаю, почему их жгло.
Я не плакала. Вообще.
– Можешь, – давит Гроссо голосом, взглядом, тесными объятиями. – Это нужно. Тебе. Отпусти себя, пожалуйста.
– Я не могу, – закусывая губу до крови, качаю головой и улыбаюсь через силу. – Я должна быть сильной, чтобы все контролировать. Я никому не могу доверить свою сестренку, мы же только вдвоем с ней. А вдруг что-то случится плохое?
Как он не понимает? Я действительно не могу. Никак.
– Позволь мне быть сильным за тебя. Всего один день, пожалуйста. В память о Максе, – боль в голосе мужчины режет ножом.
Заставляет не сдаться, нет. Но хотя бы отступить на полшажка.
– Ты не подведешь? – спрашиваю, не совсем доверяя.
– Обещаю, – кивает Алекс так, словно клятву дает, и притягивает меня к себе, сжимая до боли. – Иди сюда, маленькая. Вот так.
Горячие руки вновь обнимают, укачивая меня, как ребенка, а тихий спокойный голос дальше и дальше проникает в мозг, заставляя себя слушать.
– Поплачь, – звучит властный и уверенный приказ.
И он срабатывает как пластырь, резко оторванный от незажившей еще раны и содравший только-только запекшуюся корочку. Втягиваю в себя через рот воздух, потому что нос оказывается заложенным, а вот выдыхаю уже истерику, набирающую обороты моментально, словно океанский шторм.
А дальше просто теряюсь в небытии, не осознавая, где я, что я, как я и почему.
– Умница моя, – время от времени сквозь мои всхлипы пробивается в сознание все тот же спокойный голос, что просил ему доверять, а крепкие руки надежно держат, не отпуская ни на мгновение.
Контролируют, оберегают.
– А теперь спи, – очередной приказ поступает неизвестно через сколько, и я опять его выполняю, не задумываясь.
***
Просыпаюсь, когда на улице уже темно. Моргаю, чтобы настроить зрение, которое почему-то чуть мутновато, и постепенно воспроизвожу последние события в памяти.
Выходит не очень.
Словно картинка размылась за время отдыха, и рисунок расползся, теряя часть деталей. Важных, как думается. Но уверенности-то нет.
Последнее, что вспоминается: крепкие руки Гроссо и его голос, легко завладевающий вниманием, подчиняющий и будоражащий. А еще мое непротивление на уровне рефлексов. Будто тело ему инстинктивно доверяет, пусть мозг и твердит об опасности.
– Проснулась? – тихий голос объекта размышлений заставляет вздрогнуть и сжаться пружиной.
