Квартира была большая, с длинным коридором, тяжелыми застекленными дверями, паркетным полом.
«Как у профессора Преображенского в „Собачьем сердце“…» – решила девушка.
– Начнем с зала, не спеша… – предложил профессор.
Они вошли в зал, и у Инги сразу появилось чувство, что в комнате кто-то есть и пристально смотрит на нее. Вход в смежную с залом комнату охраняли две мраморные статуи обнаженных девушек, но следили за ней не они. Она оглянулась вправо и чуть не вскрикнула – на нее уставилась выпученными глазами дикая темнокожая человеческая физиономия в чалме на резном блюде, которое висело на стене.
– Голова мавра! – радостно воскликнул профессора. – Барельеф. Правда как живая?
– Да уж – жуткая физиономия. – ответила девушка. – Очень страшно!
Довольный произведенным эффектом профессор стал знакомить ее с остальными экспонатами, переходя из комнаты в комнату. Картины, фарфор, старинная мебель, мраморные статуи. Дом у Дмитрия Евгеньевича был действительно как музей! И обо всем он очень интересно рассказывал. Видно последнее удовольствие в жизни у человека осталось – созерцать свои сокровища.
Еще одним странным предметом этой экскурсии были руки профессора. Они у него оказались чересчур длинные, и как Инга не пыталась выдерживать между ней и хозяином квартиры дистанцию, руки его постоянно пребывали у нее на плече, на спине, или на бедре. Ей было непонятно; то ли профессор пытался таким образом удерживать равновесие, то ли грел о девушку мерзнущие ладони.
8
Минут пятнадцать, или больше, Костя слушал завывания подростка из операционной, пока ему вправляли кости на руке.
Пришла стайка пацанов того же возраста, что и воющий за дверью подросток. Потопталась у дверей операционной.
– Да, хреново сейчас Вовану… – предположил один из них.
– Угу… – хмыкнул второй. Добыл из недр своей бесформенной куртки мобильник и украдкой полез в операционную снимать мучения приятеля, но был вытолкнут в макушку чьей-то перепачканной в гипс рукой.
Дружки потоптались пару минут, послушали стоны товарища и ушли курить на крыльцо приемного покоя.
Вместо них в приемный покой ворвалась мама Константина – Тамара Ивановна, женщина деятельная, настойчивая и стала руководить.
– Снимок сделали? – спросила она сына и увидев отрицательный кивок головой смело шагнула в операционную.
– Женщина. Вы куда?!! – раздался из-за двери голос дежурного хирурга.
– Тихо! У меня там сын с переломом ноги, а его до сих пор на снимок не отправили. – сказала ровным безапелляционным тоном Тамара Ивановна.
– Окажем помощь одному больному, примемся за вашего ребенка.
– Вон у вас девушка сидит у окна скучает. Пусть выпишет направление на снимок. – категорично заявила мама.
– Маша, выпиши направление на снимок. – буркнул мужской голос. – Фамилия ребенка…
Дважды услышав «ребенок» Костя криво усмехнулся. Мама у него умела навести шороху. Тамара Иванова вышла из операционной переполненная чувством исполненного долга, слегка раскрасневшаяся, держа под руку медработника Машу. Они вдвоем сходили в кладовую, привезли коляску. Пересадили в нее Костю и отвезли его на снимок. После снимка Костю отвезли в операционную.
Хирург и операционная сестра долго препирались с его мамой и, наконец, выпроводив ее, принялись за сломанную ступню.
В это время Костя уплывал куда-то в разноцветных снах от принятого наркоза.
Очнулся он на заднем сидении такси. Поездка в старой Волге-24 – это как на мягком диване. Но сейчас, после наркоза, он не оценил всех удобств. Страшно мутило. Поэтому, чтобы не обгадить салон, Костя быстро опустил стекло и жадно глотнул свежего воздуха.
