– То есть так и говорим? – Яр чуть хмурится и задумчиво, будто неосознанно, косится на мои губы.
– Да.
– А теперь будем спать? У меня реально от недосыпа и бодуна мозг гудит, – Яр снова откидывается в кресле и немного опускает спинку. Закрывает глаза.
– Да, давай, – соглашаюсь я.
Тихий вырубается практически сразу. Я же верчусь в своем кресле, никак не находя удобного положения. В итоге, сбросив кроссовки, залезаю с ногами и сворачиваюсь неуклюжим клубком, прислонившись виском к прохладному стеклу иллюминатора.
Наконец погружаюсь в сон, плавая в котором чувствую, как Яр перехватывает мои ступни и кладет себе на колени, давая возможность лечь удобней.
Не сопротивляюсь ему. В конце концов, я сплю. Хотя его ладонь на моей щиколотке обжигает даже сквозь сон.
– Запоминай, мама – Татьяна Ивановна, папа – Владимир Анатольевич, – взволнованно наставляет Анжелика, пока мы шагаем к зоне прилета, – Повтори! – на ходу требовательно ловит мой взгляд.
– Татьяна Ивановна, Владимир Анатольевич, – послушно изображаю из себя туповатого попугая.
А сам бурчу про себя “Какая же ты иногда командирша!” и мысленно закатываю глаза.
Обычно меня такое бесит и вызывает мгновенный протест. Спасибо счастливому детству в окружении отца и бабушки, которых хлебом не корми – дай всех построить.
И даже на Кудряху сейчас охота ощетиниться и цапнуть в ответ.
Потому что не хватало еще и от объекта своих сексуальных фантазий выслушивать менторский тон. Нет уж, я – главный на этой территории.
Но, во- первых, ради перспективы трахнуть кудрявую можно и немного потерпеть.
А, во-вторых, Коршунова выглядит такой нервной и дерганой, и это настолько ей не свойственно, что вместо раздражения я пропитываюсь какими-то совсем иными эмоциями.
Эй, Энджи, ну что с тобой?
Это же твоя родня, а не моя! Кто из нас должен волноваться?
У меня тоже не самая простая семейка – экземпляры как на подбор. Но все же с ними я расслабляюсь, а не наоборот.
У Анжелики же вид, будто она собралась на экзамен. Или допрос.
Движения рваные, глаза блестят, а смуглая кожа уходит с болезненный бледный оттенок.
Еще она суетится. Что тоже я за ней редко замечал. А вибрирующими волнами, исходящими от нее, сносит так, что у меня непроизвольно потеют ладони.
И такая Эндж с момента, как самолет пошел на посадку. Словно взведенный курок.
– Так, постой, – подчиняясь порыву, я торможу и крепко хватаю Кудряху за плечи, разворачивая к себе.
Смотрю четко в глаза, заставляя ее сделать тоже самое.
Анжелика хватает воздух ртом от неожиданности, растерянно хлопает ресницами, и взгляд ее мне кажется беспомощным.
Таким беспомощным, что я ее встряхиваю в попытке вернуть девчонку, которую знаю, и на которую у меня перманентно стоит. И это не этот зашуганный заяц!
Моя Эндж такая, какая была сегодня во время полета. Сонная, с выбившимся кудряшками из небрежного пучка, частым поверхностным дыханием, легким румянцем и с дрожащими ресницами от моих будто случайных прикосновений к ее ступням.
Блин, это был один из самых эротичных моментов в моей жизни – ее ноги в белых носочках на моих бёдрах, которые приходилось все время чуть сдвигать, чтобы она пяткой не уперлась мне в каменный стояк.
И я был почти уверен, что это переживание – наше общее… Что Эндж тоже повело.
Ровно до того момента, как она не проснулась на посадке и не начала нервничать, думая явно совершенно о другом.
