В тот день Лун Ань словно раскрылся для него с другой стороны. Он по-прежнему оставался отстраненным и молчаливым, но малыш улыбался ему, когда перестал бояться и немного привык. Лун Ань тогда даже ушел, не сказав ни слова, и, когда Ван Цин решил, что он просто сбежал, вернулся с целым пакетом игрушек.
И именно он заметил синяки на спине мальчика. У Ван Цина внутри все дрожало от злости на того, кто мог сделать такое с маленьким ребенком. На теле А-Юна, кроме ручек и головы, живого места не было, словно его постоянно били. Фа Линь собирался вызвать полицию или службу защиты детей, но мальчик в какой-то момент сказал, что у него нет семьи, а в побоях он был виноват сам – за воровство на улице. Юйлань предложила повременить с обращением куда-либо, пока он немного не успокоится и не поправится. Его бы просто забрали в детский дом. Так что А-Юн пока жил у Фа Линя в «Тысяче эпох» под присмотром сотрудников. Там он хотя бы забывал о том, что с ним случилось, когда был окружен такими интересными вещами и декорациями. Ван Цин за эту неделю уже пару раз навещал его.
Погруженный во все эти мысли, Ван Цин медленно шел по этажу, разглядывая похожие друг на друга двери аудиторий и кабинетов. Он слышал только собственные шаги и размытый городской гул с улицы. Солнце уже почти село, и дома, дороги, деревья казались покрытыми тонким слоем ржавчины от его рыжего света, преломленного высокими зданиями.
Неожиданно Ван Цин заметил, что одна из дверей – самая последняя перед выходом на лестницу – приоткрыта. Он подошел ближе и заглянул внутрь. Сердце отчего-то забилось быстрее, когда он увидел того, кого искал.
Это был зал для лекций, в котором все ряды были сделаны на манер трибун. Лун Ань сидел за первым столом в самом низу с левой стороны от пустой кафедры. Из окна на него падал неяркий закатный свет, делавший мягкими и особенно красивыми черты его лица. В таком освещении его волосы слегка отливали бронзой. Ван Цин понял, что улыбается, глядя на него.
Он проскользнул внутрь, и Лун Ань сразу поднял голову, услышав его шаги. Перед ним лежали листы и несколько хорошо заточенных карандашей. Он рисовал?
– Привет, – сказал Ван Цин, подходя ближе.
Лун Ань кивнул. Ван Цин уже привык к его молчаливости, так что просто одним движением взгромоздился на стол, свесив ноги на внешнюю сторону ряда. Лун Ань еле заметно поджал губы, проследив за ним взглядом, но потом снова вернулся к прерванному занятию. Ван Цин с интересом склонил голову, чтобы посмотреть, что он рисует. Картинку он видел вверх ногами.
– Ого, ты рисуешь меня! – воскликнул Ван Цин. – Эм… то есть… другого меня. Кого я играю, – он рассмеялся и покачал головой. – А ты всегда работаешь простыми карандашами?
– Да, – отозвался Лун Ань, и его рука замерла над бумагой.
– А почему тогда меня обрядили именно в зеленое?
– Я сдаю подробное описание медитации. О цветах одежды и прочих деталях в том числе.
Ван Цин покачал ногами, глядя на свои кеды. Вздохнул.
– Мы с ним не очень похожи, да? – произнес он.
Лун Ань не ответил. Ван Цин проследил за движениями карандаша, под которым проступали тонкие, выверенные линии. У человека на рисунке были уже привычные длинные волосы, забранные в хвост. Лун Ань изобразил, как их развевает ветер. Плавные черты лица, высокий лоб, густые брови вразлет с легким изгибом. Глаза юноши были прикрыты, а руки находились в странном положении. Ван Цин прищурился.
