Тысячелетник - страница 8



Паек из света прижимают к сердцу.
Их в эту ночь способны отогреть
Любой фонарь и лестничная клеть,
Навстречу им стремглав несутся фары;
И лишь сегодня все разрешено:
Призывно манит каждое окно,
А в каждом – солнце, ждущее Икара.
Но смерть уже выходит из дверей
С сачком в руке. Они летят скорей,
Чтоб не попасть в ее видоискатель,
И бьются лбом о медленный огонь,
И падают на желтую ладонь,
И умирают, брошены на скатерть.
8 октября 2008

Стихи (к) Дине

I

Повзрослевшие в завтра —
за условные тридцать,
мы глотаем на завтрак
шум аорты, сестрица.
Мы не переиначим
свет софитам незримым
над мальчишье-девчачьим
над кустом опалимым
слов, чья вечнокустарность
жжет сильней, чем молитва.
Бытие – это парность
в солипсоиде ритма,
даже если борений
с учащенным собою
полон род наш, ведь время —
это, внутренне, двое.
Под старенье стараний
дух твой мускульно вызрел…
Жизнь всегда слишком ранний
холостящийся выстрел
там, где звучна лишь память —
в двойство звательный поезд,
нас врожденный избавить
от забвения то есть.

II

Двоих ли нас я вижу, одного ли
себя – твоей всё милующей воле
не стать иной,
и нежному бесстрашию едва ли,
горящему о всякой Божьей твари,
судьба виной.
Давно, возможно, были мы подробным
единым космосом внутриутробным,
огнем веществ.
Но брызнул мир, в сознанье наше целясь:
единокровная распалась целость
двоих существ,
в твоем, моем рожденье иссякая.
Под сердцем билось время, вовлекая
и нас в игру…
Вселенная, как мать, всегда чревата
короткой жизнью – лишь одной на брата
и на сестру.
13–17 февраля 2010

Пчелиная песнь

(Тени голландцев в «Звезде»)

Сманил нас мед небесный
    забыть лугов цветенье,
 сманил нас мед небесный
     оставить улей тесный.
       Волшебное гуденье
    из высей изумрудных,
       волшебное гуденье,
чье беспробудно бденье,
    ведет нас, безрассудных,
              в сиянье ледяное,
  влечет нас, безрассудных,
к цветам созвездий чудных.
          От родины и роя
мы к тайнам полетели —
          от родины и роя,
      отринув всё земное.
      Но кто ж на самом деле
 страстей остудит жженье —
         и кто ж на самом деле
бессмертье встретит в теле.
       Само изнеможенье,
пронзенное сверканьем,
        само изнеможенье
  бесплодного движенья,
        мы вознеслись и канем,
           бесцельно и бестело,
        мы вознеслись и канем,
бесплотной хрупью станем —
скольженьем хлопьев белых,
     летящих вниз безвольно,
 скольженьем хлопьев белых
          меж ульев опустелых.
Мартинус Нейхоф. «Песнь неразумных пчел»
(перевод с нидерландского Ирины Михайловой и Алексея Пурина)

«Расставлен зал, умолк вседневный труд…»

Александре

Расставлен зал, умолк вседневный труд,
Слова черты случайные сотрут
С лепнины стен, впечатавшихся в зренье
Фигур и ликов, вызнавших, о чем
Поет слепящий смертный шелест пчел —
Стихающее умиротворенье.
Строка к строке – как сот звучащих мед:
Пусть каждый от сияния возьмет,
От голоса, что, в зал струясь, прочел им,
Как желто-черный бархатистый рой
Клонящей долу времени игрой
Прибьет к земле. И мы, подобно пчелам,
Летим на звук, вибрирующий в нас
До слепоты восторженной, в тот час,
Когда земля объять нас захотела, —
Облечься в свет прозрачнокрылых риз,
Как бабочки выпархивая из
Под лепестками сброшенного тела.
16–26 мая 2007

«птица граничит с воздухом…»

птица граничит с воздухом
зверь – с камнем
ангел – с листом полыхающим по щеке ночи
человек граничит с морем
с самозабвенной раковиной моллюска
тысячелетний планктон эритроцитов