Хеймира пробрала жуть. Все это казалось вопиюще, вопиюще неправильным! Он встал на колени, как ему сказали, и обхватил руками толстый шершавый корень. Он был голый по пояс, из разрезанного лба струйками стекала кровь, заливая глаза. Он прислонился окровавленным лбом к липкому, сочащемуся соком стволу.
«Извини, – прошептал голос в его голове. – Извини, что так получилось, Хем!»
Его лицо словно бы засосало в ствол. Он моргал одним глазом – правый по-прежнему не открывался, и видел перед собой переплетение белесых жгутов. Что-то копошилось в его голове, ползало, исследуя каждую мысль. Что-то иное хотело разодрать его на части или хотя бы отщепить от него маленький кусочек. И еще что-то нескончаемо лилось в него, наполняя и переполняя его мозг. Он задыхался и тонул – как вчера.
Весь обратный путь – если он был – и еще несколько часов после тоже выпали из его памяти.
Весело галдящие дети и подростки катались с холма на деревянных салазках, держа в руках зажженные факелы. Хеймир стоял, переминаясь, на пороге общинного дома и тупо смотрел на них. Ему было плохо. Он до сих пор был совершенно дезориентирован, в полнейшем шоке.
Плотный утоптанный снег скрипел под ногами – он знал, что это трескаются раздавленные подошвами его меховых сапог хрупкие снежные кристаллики.
Как все так получилось? Как и зачем он пришел в этот мир?
Неизбывный ужас пробирал его до самых костей, проникал в легкие с каждым вдохом. Он захлебывался им, и это было куда хуже холода, хуже ледяной воды, хуже муторной боли в голове.
– Пойдем в дом, Хем, – рука Илиноры в шерстяной рукавице легла на его плечо. – Не мерзни! Ты вчера и без того переохладился.
Илинора говорила по-лиорентийски. Она была в меховой шапке и тулупе. Пар, который она выдыхала, превращался в облачка ледяных кристаллов. Ресницы у нее заиндевели и, когда она моргала, тут же смерзались друг с другом.
– Как же так, Или? – он смотрел на нее, жадно поедая взглядом ее лицо, словно надеясь найти там ответ на мучившие его вопросы.
Он чувствовал себя отделенным от нее, бесконечно отделенным.
Но все равно – она была до боли знакомая. И какая же она все-таки красивая, пусть на подбородке ссадины, на скуле – багровый кровоподтек, губы разбиты, а ресницы смерзлись на морозе.
Илинора разочарованно усмехнулась:
– По-твоему, проклятое Дерево поделилось со мной чем-то еще? – она замолчала, с ее губ в морозный воздух слетело облачко пара. – Я подумала… Главное, что мы есть и что мы вместе, Хем.
Она развернула его к себе и положила вторую руку на его плечо. Он полез к ней целоваться, касаясь щекой выбившихся из-под шапки заиндевевших волос, не обращая внимания на распухшие губы и подбитый глаз. Он почувствовал, ее теплое дыхание и как ее губы дрогнули, растягиваясь в улыбке.
– Я люблю тебя, Или, – прошептал он, глядя на нее умоляюще.
– Это, безусловно, очень актуальная информация, Хем, – сказала она.
Всю свою жизнь он бегал за ней, будто привязанный. На коротком поводке. Его… тянуло. Дразнил ее и приставал, чтобы привлечь внимание, чтобы поймать ее разгневанный взгляд. Смотрел в ее глаза, и внутри все сладко обмирало. Он не мог подобрать точных слов тому невозможному чувству, которое испытывал. Просто «любовь» – звучало слишком бледно, плоско и заурядно.
Илинора отстранилась, осторожно провела рукой по его набрякшему, болезненно пульсирующему веку:
– Ты, конечно, тот еще красавец, Хем! И куда ты лезешь со своими разбитыми губами и багровым фингалом на пол-лица?
