Но они тогда крупно поругались. Двое на двое.
Кенлара и Асгерду Хеймир тоже понимал. Они не желали быть беспомощными. И, коли уж не могли спасти опекунов, которым чувствовали себя обязанными, покарали их обидчика. В этом же есть своя неоспоримая логика?
– Кто из вас всё это придумал? – требовала с них ответа Или.
– Какая разница? – бросил Кенлар.
Значит, это была идея Герры, не Кенлара. Она придумала, она и исполнила, а Кенлар лишь подстраховывал.
– По-вашему, Эрмосо Галиччи заслужил смерть? – напирала Или.
– Заслужил, – сказала Герра.
– Такую?
– Нет, – ответил Кенлар. – Но другую, более… справедливую, сложно было бы ему обеспечить.
Более справедливую! Кенлар подразумевал, что Эрмосо должен был раскаяться в содеянном и с готовностью принять наказание.
А Дзинтани они решили все-таки оставить в живых.
Герра приводила убедительные аргументы:
– Эрмосо бы не остановился. Ради наследства после Антаньо он сдал бы и нас. Точнее, Кенлара и Хема заодно. Мы с Или – женщины, мы ему в этом вопросе не конкуренты, прав у нас нет. Может, ты думаешь, Хем, что в Следственном отделе вам предоставили бы возрастную скидку?
Хеймир не посмел бы выпытывать у них подробности. Ему хватило и того, что они не отрицали самого факта. Однако Герра рассказала сама.
– Не беспокойтесь. – Она бледно и холодно улыбнулась. – Все было тихо и быстро. Я к нему подошла, поздоровалась и сразу же попрощалась. Не стоило ему зариться на чужое богатство. Не стоило отправлять в застенки своего двоюродного брата, который ему доверял… Мы должны соответствовать миру, в котором вынуждены жить, – добавила она затем.
Хеймир смотрел на Кенлара и Герру, полыхая гневом, и думал, как поступить и что сказать. Они оба были ему дороже принципов, дороже жизни Эрмосо Галиччи.
– Не смейте больше так делать!
– Мы постараемся, – уклончиво пообещала Герра.
По крайней мере, они не заявили: «Не учите нас жить!»
– Больше ничего такого, – согласился Кенлар.
Не такое, так другое…
Герру остановила болезнь. А Кенлар – Кенлар хотел власти.
Ни Гиата, ни Антаньо не раскаялись в своей ереси. Возможно, они хотели умереть мучениками. В день казни их привезли на специальной лодке, в которой установили две клетки, на Сенатскую площадь и публично сожгли заживо. У обоих были скованы руки, а языки зажаты в специальные устройства, чтобы они не могли говорить.
Хеймир не хотел идти смотреть. Но Или, и Герра, и Кенлар собирались. Они считали, что должны. Что именно должны? Герра твердила свое:
– Мы должны сознавать, в каком мире живем, Хем!
– Чего вы хотите этим добиться? Чего? – истерично вопрошал он, зная ответы.
Или, как всегда, стремилась доказать себе, что может всё, в данном случае – увидеть, как сжигают живьем близко знакомых ей людей, и не сломаться. А Герра с Кенларом – что имели право переступить черту и убить Эрмосо Галиччи.
Или, к счастью, понимала про себя больше, чем ей бы хотелось. В конце концов, она, хоть и не стала удерживать Кенлара с Геррой, передумала и осталась дома с младенцем. В смысле, с Ингаром.
– Я сцежу молоко, – сказала Герра. – Думаю, мальчику хватит. Не надо его перекармливать.
Вообще-то к тому времени Ингар уже обзавелся четырьмя зубами и трескал все, что попадало ему в рот. Герра следила, чтобы он не переедал и получал исключительно здоровое питание, однако он был слишком прожорлив и не желал довольствоваться только лишь грудным молоком.
