Хеймир знал, что должен присмотреть за Геррой и Кенларом. Оба были себе на уме и вполне могли еще чего-нибудь… учудить. Вот Хеймир и пошел на Сенатскую площадь вместе с ними, а потом Кенлар закрывал ему ладонью глаза, не позволяя ничего увидеть.
Плотники потрудились на славу: возвели на площади помост и трибуны, устроили навесы, под которыми горожане могли бы перекусить и выпить чего-нибудь прохладительного. Власти проявляли заботу о гражданах. К турнирам в фестивальный месяц меньше готовятся! Да и понятно – предстояло куда более редкое зрелище.
Огромная толпа до отказа наполнила площадь и прилегавшие к ней улицы. Здесь попадались люди любого звания и состояния – лавочники, ремесленники, нищие, слуги, проходимцы всех мастей, карманники. И нобили – в масках. Наверное, им было стыдно стоять среди оживленно и радостно галдящей толпы простолюдинов. Однако в большинстве своем благородные предпочитали наблюдать за предстоящим действом с лоджий и из окон домов, окружавших площадь. Многие сенаторы вообще устроились на галерее Сенатского дворца.
Люди толкались и пихались локтями, стремясь встать поудобнее. Кенлар тоже вынужден был работать локтями, и на лице его ясно была написана брезгливость. Он и Герра терпеть не могли столпотворений. Сквозь людское море протискивались лоточники со сладостями и пирожками, водоносы, разносчики пива. Продавец медальонов с образом Пророка зычно расхваливал свой товар, убеждая:
– Купив образ в этот святой день, вы докажете верность Пророку и его Учению.
– Сегодня, вроде бы, не праздник, – процедил Кенлар.
– А так вот и не скажешь, – тихо ответила Герра, пропуская очередного лоточника, продававшего фрукты и миндаль. – Настроение у всех самое что ни на есть праздничное.
Пахло потом, туалетной водой, кожей, едой и пивом.
Хеймир чувствовал себя, будто в дурном сне. Больше всего на свете ему хотелось проснуться и вырваться из этого кошмара.
Звонили колокола, дудели трубы, бухали барабаны. У пристани выстроились гвардейцы в нагрудниках и с алебардами. Причалила лодка с клетками.
Кенлар принялся вновь остервенело пихаться локтями, пробиваясь ближе, в первые ряды. Люди, видя его лицо, сами пытались посторониться и уступить ему дорогу. Кенлар умел делать такое лицо. Герра и Хеймир держались за его спиной.
Антаньо и Гиату, облаченных в грубые пропитанные серой куски ткани, подвели к помосту. Там сидел Понтифик и Великий инквизитор и четверо судей, которые символизировали Единых с Пророком.
К губам осужденных приложили эмалированные медальоны с образом Пророка. Оба страстно приникли к ним, несмотря на жуткие металлические зажимы на лицах. Они искренне верили в Пророка, но и не думали раскаиваться. Главный судья в последний раз потребовал отречься от своих заблуждений, хулить и проклинать их. Антаньо и Гиата, лишенные способности членораздельной речи, отказались жестами.
Хеймир, преисполненный ужасной горечи и страдания, поймал их взгляд. И позже ловил. Он старался всеми силами передать им свое сочувствие, всю теплоту, что в нем была, подарить им хоть каплю утешения. Но он не мог ничего! Ничего!
Судья зачитал приговор. Антаньо и Гиата Галиччи были объявлены нераскаявшимися, упорными и непреклонными еретиками. Их привязали к двум столбам, обложенным хворостом и поленьями. Книгу разорвали и сожгли.
Палач с горящим факелом поочередно поджог костры. Хеймир, напрочь оглушенный происходящим, смотрел, как языки пламени ползут по хворосту, как поднимаются струйки дыма, как разгораются поленья. Дым густел. Кенлар отдернул его, заслоняя ему глаза.
