– Она не может туда идти, – ответила Олеся.
– Почему, мама?
– Потому что она старенькая и ей будет очень трудно привыкать к новым законам и обычаям, – ответила Олеся.
Она последний раз шла по земле Олесей. С тревожно бьющимся сердцем она вошла в молельный дом. Там все уже было готово для проведения таинственного обряда посвящения её субботническую веру. Из молельного дома она вышла Рахилью, а её дочь – Диворой. Несмотря на то, что Олеся стала субботницей, земельный надел ей не выделили, так как по закону земля распределялась только на мужчин. Староста Семён предложил ей выйти замуж за вдовца, на что Олеся ответила, что предпочитает остаться работницей. Выйдя из молельного дома, Олеся почувствовала сильное душевное просветление. А в голове всё ещё звучали слова попа Якова, который говорил в присутствии старейшин:
– Осознано ли ты, дочь моя, входишь в наш дом, принимая нашу веру? Ведь пути назад не будет. Ты должна навеки остаться с нами.
– Да, осознано. Я, великая раскаявшаяся грешница, иду к вам осознанно, иду к вам с верой, любовью и чистой душой, – без сомнения ответила Олеся.
Рахиль была очень рада, что обрела надёжную семью мудрых, и мужественных сельчан, готовых в любую минуту придти к ней на помощь. Она шла и светилась от счастья, в полной мере осознав, что нашла, наконец, свой причал и ей не придётся больше скитаться по свету в поисках ночлега. И нашла она его, пройдя через нечеловеческие муки и лишения. И пусть у неё ещё не было своего угла, зато был у неё теперь молельный дом, в который она могла входить как в собственный.
– Благодарю тебя, Отец Небесный, – тихо произнесла Рахиль и с любовью посмотрела на небо.
Со стороны моря бежала небольшая тучка.
– Вот и дождь дождались, – произнесла Рахиль, рассматривая тучку.
– Мама, мне можно будет под дождём побегать? – спросила Дивора.
– Конечно можно, – ответила Рахиль.
Если случалось, что летом шёл дождь, то он был тёплым, и дети часто резвились и играли под ним.
– Дивора, сейчас зайдём в магазин и купим чай, – сказала Рахиль.
– А конфеты купим?
– Купим и конфеты, – ответила Рахиль.
Они вошли в магазин, купили чай с конфетами и пошли к двери. Впереди них шла молодая женщина, Маруся Огончиха, а рядом с ней шёл казак Михаил.
Чернов. Увидев дождь, Маруся остановилась и радостно произнесла:
– Ой! Дождик идёть!
– Маруся, не идёть, а идёт, – поправил её казак.
– Не идёт, а моросить, – взглянув на казака, выпалила Маруся.
Рахиль улыбнулась и пошла с Диворой под дождём, который быстро прекратился.
Старуха поджидала их во дворе дома, где они временно проживали.
– Олеся… – хотела что-то спросить старуха у внучки.
– Прости меня, бабушка, – опустив глаза, тихо произнесла Рахиль.
– За что, Олеся?
– Бабушка, Олеси больше нет. Теперь я – Рахиль. А моя дочь – Дивора.
– Как Рахиль? Что ты говоришь, внучка? Ты не шутишь со мной, Олеся?
– Нет, бабушка, я не шучу, теперь я действительно Рахиль, – ответила внучка.
– Ну что ж, может оно и к лучшему. Говорят, что человек, изменив своё имя, отрезает своё прошлое. У него начинается новая жизнь. Пусть так и будет. Значит, всё так и должно быть, – сказала старуха и, сгорбившись, медленно пошла в домик.
На следующий день на восходе солнца Рахиль шла по улице в дом попа и с упоением смотрела на то, как в каждом доме перед открытыми окнами стояли жители села и молились живому Отцу Небесному. При том мужские голоса сливались с женскими, мелодично переливались с нежными детскими голосками.
