У подножия Большого Хингана. Прапрадеды и деды - страница 7

Вскоре тронулся поезд, мать поблагодарила спасителя и его доченьку ионии что-то еще поговорили, пока стоял поезд, потом попрощались. Мать и тоня сели в теплушку, на прощанье помахали руками и поезд тронулся.

Как немного успокоились все мать и мы, первым долгом мать рассчитала на сколько дней делить булку и стала нас кормить, конечно, не досыта. От Ушумуна до Вяземска мы ехали не то семь, не то восемь суток. Булка хлеба закончилась и опять наступил голод, но в Вяземске мать разыскала какую-то тетку, не то родственницу, не то посёлочницу, но вполне надежную женщину. При встрече с нами она растерялась, но потом после объяснений матери, поселила нас в баню. Баня была сделана по-белому и недавно была протоплена. Пахло пареными дубовыми вениками и банным теплом. Нам даже показалось хорошо после сырой и холодной погоды на улице, время было уже начало морозов.

Немного погодя нам принесли поесть горячего картофеля на отвар и хлеба. Мы поели, тетка принесла нам старый тулуп и мы улеглись спать, спалось особенно хорошо, после сытого ужина и в тепле. На другой день подтопили баню, перемылись. Нам хотелось на улицу, но мать строго наказала, чтобы мы никуда не выходили и когда уходила поговорить с тёткой, нас залаживала на деревянную заложку с улицы.

Как-то днем мать с теткой забежали расстроенные и быстро открыв западню в бане, стали спускать нас в подполье. По-видимому, в городе были обыски и нас на всякий случай, спрятали в подполье. Там было темно и сыро, видимо зимой сюда завозили лед и летом под баней был ледник для хранения мяса, молока, рыбы, но ямой уже не пользовались несколько лет, поэтому она была полусухая. Нам бросили соломы и постель, старые куртки и этот же тулуп. Все последующие дни мы жили в подполье-леднике.

Мать все время беспокоилась и часто в бане, в потемках они шепотом о чем-то разговаривали с теткой.

Сколько мы прожили у тётки, не помнится, но раз ночью нас срочно собрали, одели во что было можно, нас с Толькой посадили в санки, сделанные по-деревенски с гнутыми полозьями на копылах^>4, как настоящие конские, только маленькие, видать для домашних перевозок и катанья и куда-то повезли в темную ночь.

Мы уже привыкли к этим тайным внезапностям и всегда молчали, чего-то боялись, да и мать каждый раз нам перед этим наказывала не кашлять, не разговаривать, тем более не плакать.

Долго мы ехали по селу, а потом нас вывезли на простор, сразу подул холодный морозный ветер, это была река Уссури.

Оказывается за все время, пока мы находились у тетки, мать разыскала знакомого станичника, с ним она и договорилась на счет перехода. У него была взрослая дочь, видать отчаянная, бесстрашная казачка. Это она и приехала за нами на санках и согласилась перевезти за Уссурий, вернее за кордон.

Ехали тихо, без шума, ночь была темной и сыпала небольшая порошка. Уссурий недавно стал, кое-где потрескивал лед, да попадали торосы^>5. Санки задевались за стоящие льдины и раздавался негромкий скрип.

Вскоре, невдалеке показалась коса^>6, она выпирала бугром и казалась впотьмах маленькой горой. Здесь девка ускорила шаг, стараясь скорее попасть за косу, за санками бежали Тоня, Федя и мать. Слышно было как они тяжело дышали и по-видимому, сильно переживали. Мы с Толькой молчали и ничего не понимали, куда мы едем и зачем. Если бы были взрослые, в этот момент нам было бы страшно, мы бы понимали переход этой по сути дела ответственной полосы, которая разделяла два государства, неизвестно на какое время или вообще насовсем.