– Женщину! Он видел женщину, так?
– Констанцию, – Алиса Петровна потупила взор.
– Какую еще Констанцию? Бонасье, что ли?
– Супругу. Так звали его супругу.
– А-а… Ну, возможно, – я поднялся с табурета. – Кажется, начинаю прозревать. Амадей-то у нас был мужичком ветреным. Бахуса уважал, на девушек заглядывался. А тут вероятно, он проснулся, выпил чашечку кофе или что они там пили по утрам… Подсел к клавесину, обернулся, так? А она, его молодая женушка, лентяйка и соня, еще досматривала последние сны. – Я шагнул к Алисе. – Он встал, приблизился к ней, тихонечко стянул одеяло и, вернувшись за инструмент, стал быстро наигрывать.
– Но ведь она могла проснуться.
– Ты права! Зачем ему клавесин? Просто сел в кресло и, покусывая гусиное перо, беспрерывно хихикая, принялся сыпать нотными знаками на бумагу, так?
Мы посмотрели друг другу в глаза и враз рассмеялись. Смеяться ей шло, я шагнул еще ближе и не слишком ловко стиснул ее плечи.
– Что ты еще знаешь об этой Констанции?
– Знаю, что они любили друг друга. Он писал ей чудесные письма, она разучивала его произведения. Многие потом пытались ее ругать. Совсем как Наталью Гончарову. Будто бы и Пушкина, и Моцарта свели в могилу их жены. Только это неправда. Конечно, было разное – и размолвки, и безденежье, но…
– Что «но»? Продолжай! – ободрил я.
– Ты смеешься?
– Да нет же! Ей Богу интересно послушать адвоката чужих жен.
– Я думаю, – она чуть помешкала, – лучшими адвокатами были сами мужья. Иначе не было бы такого количества стихов и музыкальных произведений, посвященных Наталье и Констанции. Они были их музами, понимаешь?
– Понимаю.
– Ты опять улыбаешься?
– Я восхищаюсь. Одно дело, когда нас поучает Леха Вараксин, но когда я слышу умные вещи от красивой молодой барышни…
– Ты все-таки смеешься!
– Да нет же! Послушай…
Я стоял над ней и не знал, что говорить и надо ли вообще о чем-то сейчас говорить. И разумеется, в глаза ее тут же вернулось смятение. Бедная девочка абсолютно не умела ничего скрывать. Разумнее было бы притормозить, но я все же ляпнул. Совершенно не к месту и невпопад:
– Твой отец… Ты знаешь, каким образом он вернул нас сюда?
– Я… Нет, – она замотала головой. – Он разве… Я ведь просила его!..
Нет, она совсем не притворялась. Еще пара неосторожных фраз, и девочку запросто можно было бы заставить плакать. Это показалось мне просто феноменальным! По всему выходило, что Петр ибн Романович был великим психологом! Психологом с большой буквы, как и гадом подколодным с той же самой буквы. Фактически он выпускал меня против беззащитного создания и именно таким изощренным способом бил наповал. Этот монстр не сомневался в моей лояльности. Несмотря на выходку с Мариной, несмотря на то, что ему было известно про прежних наших подруг. В этом и таилась главная загвоздка. Он все прекрасно знал и тем не менее не убоялся свести нас. Слепой верой в собственные мускулы здесь и не пахло. Еще одна разновидность преступной психологии – шахматы, в которых помимо переменчивых пешек использовались вполне порядочные фигуры. Оно и понятно! Порядочная фигура не ударит королеву и тем паче не ударит принцессу. Кем бы ни оказался подобранный с улицы музыкант, он был загарпунен надежнейшей вилкой, один зубец которой предназначался для трусоватого плебса, второй – для совестливого романтика.
Чтобы унять волнение, я отступил от Алисы, втиснул ладони в карманы, порывисто прошелся по комнате.
