Дорохов резко встает, подходит ближе. Останавливается, когда расстояние между нами становится несколько миллиметров.
Его хищные янтарные глаза так близко. Он недоволен моим присутствием здесь, я ощущаю злость буквально каждой клеточкой тела. Янтарь взгляда сейчас бурлящий, темнеющий, агрессивный…
– А вы еще та стерва, Карина Александровна, не правда ли? – с усмешкой бросает он мне в лицо.
Пытается задеть, ужалить. Я мягко улыбаюсь в ответ. Применяю свою любимую тактику – включаю ласковый до тошноты режим, за которым всегда чувствуется жалящий подтекст.
– Тебя не удивляет, что у этого слова не существует мужского рода? Почему не бывает мужчин стерв? Хм… – я изображаю задумчивость, наклоняю голову, разглядывая Дорохова. – Зато бывают мудаки. Так кем лучше быть, Дорохов, стервой или мудаком?
Он секунду внимательно смотрит меня, будто до конца не может поверить в то, что я сказала, а потом вдруг громко смеется, закидывая голову.
Я рассматриваю его слегка завороженно. То ли смена настроения меня так удивляет, то ли настоящий, непритворный смех. Абсолютно неожиданный, совершенно противоречащий ядовитому мрачному напряжению между нами.
В какой-то момент он перестает смеяться, и мы смотрим друг на друга в упор. От его взгляда я ощущаю дискомфорт, но уступить не могу, не имею права.
– Не боишься, что тебя выкинут из команды? – прерываю вязкую тишину.
Мне действительно интересно. Кто он, Ярослав Дорохов? Зачем ему какие-то подпольные бои без правил, если он – звезда футбола, которому пророчат великое будущее? Он не глупец, не лентяй, не сумасшедший. Тогда зачем он все это делает?
– Мне все равно, – спокойно говорит, не отводя взгляда.
И я ему верю. Дорохову действительно наплевать. Почему? В этом чувствуется его какая-то необыкновенная внутренняя сила – он не боится терять.
Он отходит. Идет к столу неподалеку, открывает шкаф, достает бутылку виски. Наливает янтарную жидкость в бокал, поворачивается ко мне лицом, вновь смотрит в упор. Делает внушительный глоток, не отводя взгляда.
Мне пора уходить, но я стою как загипнотизированная и продолжаю глазеть на него, следить за каждым движением. С ним рядом я себя всегда чувствую как-то не так, неправильно, необъяснимо.
Вокруг нас какая-то обволакивающая, тяжелая тишина. Мы говорим с другом другом глазами, без слов.
Он говорит: «А еще мне все равно на то, что ты думаешь».
Я отвечаю: «Тот факт, что ты это говоришь, означает прямо противоположное».
Он щурится, недовольный моим высказыванием. Я посылаю ему ласковую улыбку. Опять и всегда мое любимое – быть до тошноты милой там, где у меня нет достойного оружия сопротивления.
– Ты не стерва, Карина Александровна, а самая настоящая дура, – вдруг говорит он мне.
Я вздрагиваю, не ожидавшая такой прямолинейной грубости. И этот резкий, беспардонный переход на «ты» тоже привлекает мое внимание.
Дорохов вновь оказывается рядом, непозволительно близко. Я упрямо не разрываю зрительный контакт.
– Кто надевает обтягивающую юбку с полупрозрачной блузкой на подпольные бои без правил? – с ядовитой усмешкой произносит, наклоняясь ко мне так, что я чувствую его теплое дыхание.
Я хмурюсь, непроизвольно оглядывая свою одежду. Да, я не сочла нужным переодеть обычный рабочий наряд. Наверное, сейчас, после того, как он вслух сказал о его неуместности, я склонна с ним согласиться.
Это было слегка опрометчиво и глупо – прийти в подобное место в таком виде. Дома я была настолько взбудоражена самой мыслью о боях и старалась, как можно быстрее убежать из дома, чтобы не столкнуться с мужем, что логическая часть мозга работала явно с задержкой и сбоями. Но не буду же я ему в этом признаваться?
