А что, если и вовсе перебраться сюда? Подальше от соседей? Все равно за ее спиной шепчутся. С тех самых пор, как она потеряла всю семью. Сначала северянка ловила на себе сочувственные взгляды, потом – недоуменные и даже слегка осуждающие, когда Мира сошлась со знахаркой. Что скрывать, все знали, что та обучает молодую вдову тому, что умеет сама. Все равно из Миры работник в поле никакой, а своего хозяйства не осталось. После смерти мужа пришлось продать лошадь, чтобы как-то прожить первое время. А земля, на которой они живут и работают, и так им не принадлежит. Все княжеское.
Староста наверняка согласится отпустить ее из общины при условии того, что она станет лечить нуждающихся. Ведь теперь, когда Драганы нет, Топи остались без знахарки. Почему эта мысль раньше не приходила ей в голову?
Мира не хотела больше замуж. Не было в ее селении ни одного свободного мужика, который вызывал бы в ней если не симпатию, то хотя бы какое-то нейтральное чувство. Да и на нее теперь никто не смотрел. Местные побоялись бы брать в жены такую, как она, – вызвавшую гнев богов. А иначе как объяснить, что Мира такая несчастливая, к тому же – бездетная?
Пора идти к старосте. Пусть вынесет решение.
Она поднялась и побрела обратно к селению. И вдруг вспомнила о вчерашней встрече с монойцем. Как пить дать, уже мертвый лежит. Поделом. И все же при этой мысли больно кольнуло в груди. Где-то очень глубоко внутри она понимала, что он тоже человек. Или когда-то являлся им. И все же многолетняя вражда народов давала о себе знать. Мира с трудом могла представить, что эти свирепые захватчики когда-то тоже были во чревах матерей, когда-то бегали босоногими мальчишками, что они смеялись от счастья и плакали от горя…
Она с опаской подходила к тому месту, где вчера видела монойца. Заметила его еще издалека.
«Значит, мертв», – с каким-то облегчением подумала женщина. Уже смелее она подошла ближе и застыла. Мужчина был явно жив. На его неестественно сером лице выступила испарина, глаза – закрыты, только веки подрагивали да губы беззвучно шевелились.
– Тяжко умираешь, видно, боги не хотят забирать к себе такую черную душу, – склонилась она над раненым.
Он приоткрыл узкие глаза, но в них не отразилось понимания, их словно покрывала пелена. Человек смотрел куда-то сквозь Миру, и от этого становилось жутко. Она самыми кончиками пальцев приоткрыла плащ, в который он бессознательно закутался, и увидела, как на боку, в том самом месте, где скрепляются передняя и задняя часть кожаного доспеха, расплывается кровавое пятно.
Тяжесть поселилась в груди Мирославы. Она смотрела на этого иноземного богатыря, на это чужестранное чудовище… И ей стало его жаль. Он сильно страдал.
На поясе у него висели пустые ножны. Мира поискала глазами и заметила краешек рукоятки, торчащей из-под плаща. Женщина аккуратно взяла длинный нож. Начищенное до блеска лезвие сверкнуло на солнце, на миг ослепив ее. Мира зажмурилась. Ни капли крови. Он никого не убил.
Не успел или не захотел?..
Глупость какая. Они – безжалостные убийцы. Просто не смог. Княжеская дружина подоспела вовремя. И все же, может быть, он достоин того, чтобы прекратить его страдания? Мира аккуратно развязала доспех, сняла переднюю часть – мужчина вдохнул полной грудью и задышал глубже. Обеими руками она крепко сжала тяжелую рукоять, направив острие туда, где находится сердце. Видимо, раненый почувствовал легкий укол и снова раскрыл глаза. На этот раз он был здесь, с трудом сосредоточил на ней взгляд, чуть кивнул и улыбнулся, как бы давая согласие на ее действия. Мира смотрела на эту слабую, но очень искреннюю улыбку и медлила. А он глядел в ее глаза. И в них читалась такая жажда смерти, что у северянки задрожали руки. Он улыбнулся шире, из уголка глаза сорвалась капля и покатилась по виску. Мира и сама не заметила, как щеки ее стали мокрые. Он что-то шепнул на своем. Нетрудно догадаться, что торопил ее исполнить начатое.
