Через час мы с Костей сидели на корме и травили анекдоты. В разгар веселья появился Герострат - тогда он, разумеется, еще не был Геростратом.
«Чего это вы тут смеетесь?» - ревниво поинтересовался он.
Мы с Костей зарыдали от смеха и упали друг другу в объятья.
И тут наши с Андреем взгляды встретились... Та крохотная искорка, которая пробежала между нами в «Петушке» и, незатоптанная, тихонько притаилась в глубине моей души, вдруг вспыхнула в огромную змеящуюся молнию, в фейерверк, в ядерный взрыв...
Музыка, яркий свет, воздух - горячий и густой и от табачного дыма. Я танцую с незнакомым парнем лет семнадцати, который шумно пыхтит мне в ухо. И вдруг каким-то чудом вместо него - он! Прижимаюсь к нему, как утопающий хватается за змею. Задыхаюсь, начинает колотить дрожь. И вот мы на палубе, стоим рядом, смотрим на дальние городские огни, пьем по очереди вино из одного пластикового стаканчика. И молчим. Потому что не надо слов. Потому что и так все ясно. Все будет потом - боль, стыд, угрызения совести, отчаяние, унижения. Но в тот момент я была счастлива, как никогда прежде и никогда потом...
Снова и снова я вглядывалась в эту фотографию. Других снимков Герострата у меня не было.
Стоп! Ведь и у него могла быть только одна моя фотография! Эта самая. Больше мы нигде не фотографировались, и никаких своих снимков я ему не дарила. Я вообще плохо получалась и поэтому не любила фотографироваться. Но капитан Зотов сказал, что Андрей хранил в отдельном конверте мои открытки и фотографии.
Нечего придираться к словам. В конце концов, он же не сам видел этот пакет. Он в Питере, а в Сочи в корниловских вещах рылся кто-то другой. Сказали «фотографии», он мне так и передал. Не все ли равно?
Не все ли. Стихи Зотову ведь не по телефону процитировали, переслали по факсу или по мылу. Как самое важное свидетельство. Чего? И Зотов их тут же наизусть заучил, да?
Мне стало как-то холодно, и я закуталась в плед. Внутренний голос намекал: Зотов ни в коем случае не говорил мне правду. Но парадоксальным образом, я знала, что при этом он меня и не обманывал.
А кого видела Динка именно в тот момент, когда другие люди были уверены, будто я куда-то уехала? При любых прочих обстоятельствах я бы не обратила на это внимания, мало ли совпадений. Внешность у меня достаточно стандартная, одежда тоже не от кутюр. Что касается мамы, то она уже столько ерунды про меня сочинила, не сосчитать. Но сейчас...
Нет, хватит себя накручивать, так можно черт знает до чего додуматься.
Позвонить маме? Нет, начало второго. Она уже в одиннадцать крепко спит, положив Кирюшу под бочок.
Отношения у нас с мамой были странными - да, но плохими их назвать было трудно. Просто я почему-то чувствовала себя старше и снисходила до ее образа жизни как до детских шалостей. Мама всегда в первую очередь занималась собой, и мы никогда не были особо близки. Я не делилась с ней своими проблемами, она своими со мной - тем более.
Пока мы жили в Сочи, я воспринимала ее не только как маму, но и как даму. После развода с Эдуардом она стала теткой, которая хочет быть дамой. В Питере у нее был уже третий муж за десять лет, а всего, стало быть, пятый. Причем каждый новый моложе предыдущего. Впрочем, Кирюша - мужик неплохой и обеспеченный, так что корысти какой-то у него по отношению к маме быть не могло. Хотя мама была на двенадцать лет старше, выглядели они ровесниками и жили третий год вполне мирно. Ну и флаг им в руки. Правда, лет через десять мама будет уже пенсионеркой, а Кирюша - парень еще хоть куда. Ладно, поживем - увидим.
