– Геннадий Федорович, – она к шефу всегда обращалась по имени-отчеству, – по-моему, «скорая».
– «Скорая»? – спросил Рычагов, встал с кресла, подошел к окну и сквозь планки жалюзи выглянул во двор. – Ты права, – сказал хирург, делая глоток, – точно «скорая», хоть и не наша, – во дворе стоял грязно-зеленый УАЗ. – Слух у тебя, Тамара, прекрасный.
– Да бросьте вы шутить, Геннадий Федорович.
– Нет, нет, я серьезно. Может, ты еще и на скрипке играешь?
– Если бы я играла на скрипке, Геннадий Федорович, тогда мы с вами играли бы дуэтом – вы на своей флейте, а я на скрипке. Но, к сожалению, мне в детстве медведь на ухо наступил.
– Тамара, хотите я сделаю вам операцию?
– Какую?
– Изменю форму ушей.
– Бросьте, бросьте шутить!
Рычагов стоял у окна и смотрел на то, что происходит у машины «скорой помощи», даже поставил чашку на подоконник, рядом с хрустальной вазой с пышным букетом белых роз.
– Кажется, Тамара, сейчас нам будет работа.
– С чего вы взяли, что нам, Геннадий Федорович?
– Мне так кажется, интуиция подсказывает.
– Значит, точно будет, – ответила Тамара и улыбнулась.
А через пять минут Рычагов мыл руки, еще через десять находился в операционной, а на операционном столе лежал Сергей Дорогин с ножевым ранением и черепно-мозговой травмой.
Кроме Рычагова в операционной присутствовали еще два хирурга. Всех, кого смог, Рычагов «поставил под ружье». Прогноз был неутешительным.
– Я бы не брался на вашем месте, Геннадий Федорович, по-моему, его не спасти, – сказал пожилой хирург, снял очки и стал протирать линзы.
– Думаете, Андрей Андреевич?
– Думаю, да. Он потерял слишком много крови, пульс почти нулевой… В общем, я даже не знаю, что здесь можно сделать.
– Буду оперировать. Кстати, кто это, откуда привезли?
– Лежал в реке, – сказал пожилой хирург. – Сколько он там пролежал неизвестно.
– Буду оперировать, – более настойчиво произнес Геннадий Федорович, – Тамара, готовьте операцию.
– Наша помощь вам нужна?
– Вы все еще считаете, что операция бессмысленна?
– Да.
– Нет, вы не нужны мне сейчас.
– Рискуете, слишком сильно рискуете.
– Я всегда рискую. Кстати, кто не рискует, тот не пьет шампанское. Анестезиолога сюда, будем оперировать.
Случай был необычным. С подобным букетом травм Рычагову сталкиваться раньше не приходилось. Через несколько минут принесли снимок, и Геннадий Федорович принялся его изучать.
Да, ситуация была безнадежной. Но Рычагову почему-то хотелось рискнуть, он и сам не знал из-за чего. Шанс на то, что этот мужчина выживет, был почти нулевым. Но шанс, хоть и ничтожный, все-таки имелся, один из тысячи, но был. И стоило рискнуть, стоило взяться.
Тамара смотрела на Геннадия Федоровича так, как преданный пес смотрит на хозяина.
– Давай, давай, Томочка, готовимся.
– А может не надо, Геннадий Федорович? – спросила женщина.
– Надо, дорогая, надо. Попробуем. Так умрет или под скальпелем умрет, а вдруг спасем?
– Ну, смотрите…
Операция длилась пять часов. И все эти пять часов Геннадий Федорович Рычагов провел на ногах. Когда операция закончилась, он был мокрый. Пот тек по спине, по лицу, и Тамара даже не успевала салфеткой вытирать его.
– Все, – выдохнул Рычагов, покидая операционную и пошатываясь, время от времени приостанавливаясь, направился в свой кабинет. Тамара спешила за ним.
– Ну, что скажешь? – обратился Рычагов к ассистентке, сдирая с лица маску, а с рук перчатки.
– Такого я еще не видела, – не скрывая восхищения произнесла Тамара. – Талант либо есть, либо его нет.
