Женщина прожила тяжёлую жизнь. По слухам, она подвергалась насилию со стороны отца, а позже и со стороны мужа Андреаса. Подтвердить эти слухи сейчас, конечно, невозможно, но жизнь крестьянки в те времена редко была лёгкой и безоблачной. Женщины работали наравне с мужчинами, терпели лишения и нередко становились жертвами домашнего насилия.
Тем не менее, было бы ошибкой считать Цецилию мягкотелой и безвольной жертвой. Те, кто жил в деревне, подтверждали, что у неё был сильный характер и твёрдая воля. Она умела постоять за себя и за свою семью, хотя, возможно, не всегда могла открыто противостоять тирании мужа. Цецилия была сложной и противоречивой личностью, сформировавшейся под влиянием тяжёлых жизненных обстоятельств.
Виктория Грубер:
Холодным февральским утром 1887 года, когда завывающий ветер трепал голые ветви деревьев вокруг Хинтеркайфека, Цецилия родила девочку. Запись в церковной книге гласила: Виктория Грубер, 6 февраля 1887 года.
Роды были тяжёлыми, изнурительными. Когда повитуха бережно положила новорожденную на руки Цецилии, та обессиленно прикрыла глаза.
Виктория родилась молчаливой. Ни крика, ни писка – лишь тихое кряхтение, заставившее повитуху насторожиться. Андреас, обычно сдержанный в проявлении чувств, стоял в стороне, наблюдая за происходящим с непроницаемым лицом. Его взгляд, скользнувший по бледной коже девочки, задержался на её больших широко распахнутых глазах, словно он пытался разглядеть в них что-то, скрытое от других.
Прошли годы, но этот взгляд, полный невысказанного, так и остался загадкой. Виктория, выросшая на ферме Хинтеркайфек, была словно сотканной из противоречий.Высокая, почти угловатая фигура, казалось, несла на себе груз, непосильный для её юного возраста. Её движения, обычно плавные и грациозные, иногда становились резкими, нервными, выдавая скрытое напряжение. Лицо, обрамленное тёмными густыми волосами, казалось бледным, почти неживым, словно её кровь текла медленнее, чем у других. Большие серые глаза, которые могли бы пленить своей красотой, теперь смотрели на мир настороженно, словно выискивая признаки опасности. Взгляд её был проницательным, острым, способным заметить мельчайшие детали, которые оставались незамеченными другими.
Она была молчаливой и сдержанной, предпочитая наблюдать, а не участвовать. Её голос звучал тихо, почти шёпотом, словно она боялась нарушить тишину, привлечь к себе лишнее внимание. В ней чувствовалась какая-то внутренняя замкнутость, словно она ограждала себя от внешнего мира невидимым щитом. Она редко улыбалась, а когда улыбалась, казалось, что улыбка не трогает её глаз, что это лишь маска, скрывающая истинные чувства.
Её руки, обычно занятые тяжёлой работой по дому, отличались какой-то странной грацией. Пальцы были длинными, тонкими, словно созданными не для грубого труда, а для чего-то более изящного. Она любила проводить время в одиночестве, бродить по окрестным лесам, собирать травы и цветы. Говорили, что она знает язык растений, понимает их тайные послания.
В ней было что-то неземное, что-то потустороннее, что одновременно притягивало и отталкивало. Она казалась загадкой, которую невозможно разгадать, тайной, которую лучше не трогать. Она была словно предупреждение, словно знак, указывающий на то, что в этом мире есть вещи, о которых лучше не знать.
София Грубер:
Два года спустя, в 1889 году, в доме снова раздался крик новорождённой – Цецилия родила вторую дочь, Софию. В первые дни дом был полон радости, но вместе с ней в воздухе словно витало смутное беспокойство, неясное предчувствие беды. София казалась слишком хрупкой, слишком беззащитной перед мрачными силами, которые, казалось, окружали Хинтеркайфек.
