Курт осознавал, что его слова могут повлечь за собой серьёзные последствия. Он понимал, что обвинение в кровосмешении – это серьёзный шаг, и в случае его необоснованности он сам может понести наказание. Но желание узнать правду, избавиться от гнетущих мыслей перевесило страх перед возможным возмездием. Он был готов рискнуть, чтобы расставить все точки над «i» и наконец обрести ясность.
Заявление Курта Вагнера, словно брошенная в сухую траву спичка, разожгло новый пожар скандала в и без того неспокойном Вайдхофене. Весть о том, что Андреаса Грубера снова обвиняют в инцесте, разлетелась по округе быстрее ветра, обрастая по пути новыми, ещё более шокирующими подробностями.
Полиция, под давлением общественного мнения и настойчивых заявлений Курта, начала расследование. Андреас был арестован и вновь предстал перед судом, где ему грозило суровое наказание за кровосмешение. Виктория, оказавшись в эпицентре этого кошмара, была в отчаянии. Она отрицала все обвинения, но кто ей верил? Тень прежнего скандала, словно липкая грязь, преследовала её, не давая оправдаться.Казалось, что эта липкая грязь просочилась и в этот зал суда, холодный, как могила, где ей предстояло держать ответ.
Зал суда был пропитан холодом, словно каменная темница. Окна, затянутые серым пасмурным небом, не пропускали ни единого лучика солнца, погружая помещение в полумрак. В воздухе витал запах сырости и старого дерева, смешиваясь с тяжёлым ощущением гнетущей тишины.Деревянные скамьи, скрипевшие под тяжестью людей, были заполнены до отказа. Лица присутствующих – серьёзные, напряжённые, полные ожидания – напоминали каменные маски. Виктория чувствовала на себе пристальные взгляды, словно она была экспонатом в диковинном музее.
Она сидела, вцепившись в тонкий батистовый платочек, пока костяшки пальцев не побелели ещё сильнее. Ткань уже давно насквозь промокла от пота, став липкой и неприятной, но Виктория этого не замечала. Всё её внимание было сосредоточено на бешеном ритме собственного сердца, которое билось так сильно, словно пыталось проломить рёбра и вырваться на свободу. Каждый удар болезненным эхом отдавался в висках, заглушая голоса в зале и усиливая ощущение нереальности происходящего.
Звуки доносились словно издалека, приглушённые ватой: шёпот, скрип скамеек, кашель – всё это сливалось в неразборчивый гул, который только усиливал её растерянность. В голове кружились обрывки фраз, лиц, событий – словно страницы перепутанной книги, которую невозможно собрать воедино. Она пыталась сосредоточиться, ухватиться хоть за какую-то нить, но мысли ускользали, как вода сквозь пальцы.
Всё вокруг казалось чужим и отстранённым, словно она смотрела на происходящее сквозь толстое стекло. За этим стеклом люди жили своей жизнью, говорили, жестикулировали, но до Виктории не доносилось ни смысла, ни тепла. Она чувствовала себя одинокой и уязвимой, словно её внезапно оставили одну в огромном незнакомом городе. Ей казалось, что любая попытка заговорить, пошевелиться или даже просто вздохнуть привлечёт к ней нежелательное внимание. Ей оставалось только сидеть неподвижно и ждать, когда этот кошмар закончится, хотя в глубине души она знала, что это только начало.
Судья, сухощавый мужчина с седыми висками, занял своё место за массивным дубовым столом. Его глаза, казалось, вообще не выражали никаких эмоций, взгляд был холодным, как лёд. Он бегло просмотрел бумаги, затем поднял глаза и произнёс слова, которые стали для Виктории приговором: «Судебное заседание по делу Андреаса и Виктории Грубер открыто».
