– Сэр Джон Филиппс, сэр.
Врач вошел. Высокий мужчина, он привычно горбился. С тяжелыми веками глаза необыкновенного светло-серого цвета были пронзительно блестящими. Никто не видел его без монокля, и ходил слух, будто и во время операций он держится у него в глазу без шнурка. Нос походил на клюв, а нижняя губа хищно выпячивалась вперед. Он был не женат и никем не увлечен, поэтому поговаривали, что все пациентки в него влюблялись. Видимо, медики уступали лишь актерам в выигрыше от того, что обладали тем странным качеством, которое зовется индивидуальностью. Сэр Джон Филиппс был личностью. И его резкость очаровывала не меньше известности, которую он заработал благодаря своим блестящим способностям.
О’Каллаган шагнул к нему и протянул руку:
– Филиппс, рад вас видеть!
Врач сделал вид, будто не заметил его руки, и неподвижно стоял, пока за Нэшем не закрылась дверь. И только тогда заговорил:
– Ваша радость уменьшится, когда узнаете, с чем я явился.
– Не понимаю. О чем вы говорите?
– Я с трудом могу поверить, что вообще говорю с вами.
– Что, черт возьми, вы имеете в виду?
– Именно то, что сказал. Я обнаружил, что вы мерзавец, и пришел заявить вам об этом.
Несколько мгновений О’Каллаган молча смотрел на него, а затем произнес:
– Вы серьезно? Вы пришли только для того, чтобы меня оскорбить, и тут же уйдете? Или я имею право получить объяснения?
– Вот вам объяснения, всего в двух словах: Джейн Харден.
Наступило долгое молчание, мужчины обжигали друг друга взглядами. Наконец О’Каллаган отвернулся. На лице появилось упрямое, обиженное выражение, и на него стало смешно и неприятно смотреть.
– А что такого с Джейн Харден? – спросил он.
– А то, что она медсестра в моей больнице. И долгое время ее счастье очень много для меня значило. Я просил ее руки. Она много раз мне отказывала. Сего-дня объяснила почему. Вы, судя по всему, воспользовались дружбой с ее отцом и их нынешним бедственным финансовым положением. Разыграли роль старого друга семьи и одновременно дамского угодника.
– Не представляю, о чем вы.
– Не лгите, О’Каллаган!
– Послушайте…
– Мне известны факты.
– Что за историю вам про меня наплели?
– Такую, что я кинулся сюда в ярости, какой прежде не испытывал. Я знаю все, что касается… вашей дружбы с ней. Вы, как я вижу, забавлялись. Терпеть не могу преувеличений, но полагаю, не будет преувеличением утверждать, что вы искалечили Джейн жизнь.
– Сентиментальная болтовня! – О’Каллагану не хватало воздуха. – Она современная женщина, и ей лучше знать, как проводить время.
– Чушь! – Филиппс побелел как мел, но продолжил ровным тоном: – Если под словами «современная женщина» вы понимаете «распущенная женщина», то должны сознавать, что это просто ложь. В ее жизни это единственный эпизод подобного рода. Она в вас влюбилась, а вы дали ей повод подумать, что отвечаете взаимностью.
– Ничего подобного! У меня не было никаких оснований считать, что она придает тому, что произошло, большее значение, чем я. Вы говорите, она в меня влюбилась? Если это так, я глубоко сожалею. Однако не думаю, что это правда. Чего она хочет? – О’Каллаган запнулся, на лице появилось испуганное выражение. – Она же не беременна?
– О нет. И у нее нет к вам претензий. Юридических претензий. А что такое моральные обязательства, это вам неизвестно.
– Я послал ей триста фунтов. Что еще ей надо?
– Я еле сдерживаюсь, чтобы не ударить вас, О’Каллаган. Поэтому будет лучше, если я уйду.
