Агафонов кивнул и продолжил рассматривать садовые участки. На крыльце у Врачихи-Масловой нервно покуривала ее светловолосая подруга. Симпатичная женщина с короткой стрижкой. Душ на участке у Фурмана-Буржуя стоял рядом с туалетом. Он располагался в небольшом дощатом строении с перевернутой бочкой на плоской крыше. Летом под лучами солнца вода в бочке нагревалась и становилась достаточно теплой, чтобы можно было принять комфортный душ.
«Как ни странно, это баня, – подумал Агафонов, присмотревшись к строению с бочкой. – Рядом с бочкой труба выходит, значит, внутри есть печка. В холодное время года можно дровами воду нагреть. Настоящую баню с толстыми стенами на мичуринском участке никто возводить не позволит, а вот такой курятник, который можно в теплое время года ненадолго прогреть до банной температуры, это – пожалуйста!»
– Скажи, мать, вчера все печки топили? – спросил он.
– Конечно! Как без печки в такой холод ночевать? Буржуй топил, и соседи его топили. Врачиха, та даже баньку затопила. Видишь, у нее на участке сарай стоит с бочкой наверху? Это баня. В ней даже осенью помыться можно. У Психа тоже баня есть, и он ее ночью затопил.
– Да ну, прямо ночью! – сделал вид, что не поверил старушке, Агафонов.
– Я тебе точно говорю, что ночь была! – заверила хозяйка домика. – Мне не спалось. Я посмотрела в окно, а у него над баней дым столбом стоит. Дым-то в любую погоду, даже ночью увидишь.
Агафонов посмотрел на баню на садовом участке Психа. От нее до садового домика было рукой подать, даже зимой от крыльца до крыльца раздетым добежать можно.
– Буденновец что-то в этом году не появляется, – прервала молчание хозяйка. – Его Степаном Савельевичем зовут, а лет ему, не поверишь, – девяносто два года! Он похвалялся, что с самим Буденным был знаком, вместе в Конной армии воевали. Врет, поди! Но усищи у него как у Буденного на картинке, такие же пышные, в стороны торчат. Степан Савельевич этот – матерщинник, каких свет не видывал. Двух слов без матерка связать не может. Раз он поддатый от нашего сторожа мимо моего забора шел и частушки пел. Прости, Господи! За такие частушки в тюрьму сажать надо. Там такие слова, что я в жизнь не повторю. Но с буденновцем никто не связывался. Старый он. Кто его судить будет? Каждый год он приезжал в сады, как только снег сойдет, а уезжал даже позже меня, когда первые морозы ударят. Все года ходил, а нынче что-то не видать его. Собака у него есть, дворняжка. Он с ней, бывало, все участки обойдет, со всеми переговорит. Общительный был старичок, да что-то, видать, с ним случилось.
– Спасибо за беседу! – сказал Агафонов, кладя бинокль на место.
– Оставь мне сигаретку, – попросила старушка.
– Так ты куришь? – поразился гость.
– Сроду не дымила, даже не пробовала, а нюхать сигареты люблю.
Агафонов выложил три сигареты на стол. Старушка скрюченными пальцами взяла одну, поднесла к носу. С наслаждением вдохнула запах табака.
Просто так уходить от словоохотливой бабульки Агафонову было неловко. Прощаясь, он пообещал, что заедет на следующей неделе, привезет еще сигареты. Старушка не поверила ему, но виду не подала. Ей была приятна ложь случайно зашедшего в гости майора. Хоть кому-то на свете было интересно с ней поговорить!
Спускаясь к ручью, Агафонов подумал:
«Свинство это, другими словами не скажешь! Я даже имени старушки не узнал. Ну и черт с ним! Все равно больше не увидимся».
