Воспоминания давались Полине всё же нелегко. Рудаков заметил, как постепенно менялось её лицо. Кожа на скулах обескровилась, побелела, голос с каждым новым словом становился всё тише и тише, потемневшие глаза увлажнились. Несколько раз Полина судорожно сглатывала накатившуюся горечь в горле.
– Давай, Лешак, глотнём допинга, что ли, а то ещё чего доброго – разрыдаюсь, – пересиливая своё душевное состояние, произнесла Полина со свойственной ей усмешкой. Но усмешка эта получилась не иронической, как обычно, а печальной и беспомощной.
– Можно и увеличь дозу по такому случаю, – согласился Рудаков, взглянув на жалкие остатки вина в бутылке. Уровень коньяка в его округлой таре опустился на треть.
«А ведь прежде она такого количества спиртного не употребляла», – отметил он про себя.
Словно прочитав его мысли, Полина, скорчив на лице подобие улыбки, сказала:
– Не переживай, этого пойла у меня в достатке.
– Ты пристрастилась к алкоголю? – спросил Алексей.
– С чего ты взял?
– Раньше ты запасов не создавала и больше пары бокалов не употребляла.
– Раньше я никого не убивала и работала в образцово-показательной организации, – съязвила Полина. Потом, смягчившись, успокоила:
– Да ты не переживай, Лешак, не злоупотребляю я ни зельем, ни наркотой, – её лицо на мгновение просияло. – А это вино осталось от прежней хозяйки – целая коробка. Здесь я появляюсь очень редко. Об этом доме не знает никто. Это, так сказать, мой запасной аэродром на случай аварийной посадки.
Полина подняла бокал с остатками вина и долго держала перед собой, прежде чем опорожнить. Ей было о чём поразмыслить.
Покончив с вином в несколько приёмов, она тут же встала, сходила на кухню и выставила на стол вторую бутылку.
– Что было потом? – не удержался Рудаков, откупоривая бутылку, первым нарушив затянувшуюся паузу.
– Потом был период благоденствия,– рассмеялась она через силу. – Пока изверг не похитил меня из дома,
– Похитил?!
– Да. Подкараулил, гад, когда я возвращалась домой, и похитил. Подкрался сзади, заткнул рот тряпкой, пропитанной какой-то дрянью, после чего я отключилась, и он затолкал меня в машину.
Полина в очередной раз сглотнула появившийся в горле комок, медленно провела по лбу ладонью, будто стирая в памяти тягостные видения, и замолчала, уставившись в одну точку. Рудаков не тревожил её, ждал, когда та успокоится.
Так продолжалось минут пять. Алексей не выдержал, придвинулся к Полине вплотную, обнял её за плечи.
– Может, не надо вспоминать? – почти шёпотом произнёс он. – Зачем рвать душу лишний раз?
– Нет, Лешак, – вздохнула Полина, – хочу, чтобы ты выслушал меня до конца. Исповедь грешницы должна быть изложена без утайки. Коль уж ты отыскал свою любовницу, чтобы вытащить её из дерьма – будь любезен, мой рыцарь, выслушать все события в подробностях. Я должна рассказать тебе свою тайну, выговориться, наконец… Не могу я больше носить её в душе. Эта тайна, как огонь, жжёт меня изнутри, и, как тяжёлый камень, тянет вниз… Я уверена, что ты не предашь меня, поймёшь всё правильно и осудишь мои поступки не предвзято, по божьей шкале…
Рудаков обнял захмелевшую Полину, провёл ладонью по голове, успокоил:
– Конечно же не предам, глупенькая ты моя.
Прошло не меньше минуты, прежде чем Полина продолжила свой рассказ. Скривившись, как от зубной боли, наконец, разомкнула губы, заговорила вновь:
– Он увез меня в загородный дом. Очнулась в постели, голая. «Неужели успел надругаться?!» – подумала я с ужасом. А этот подлец стоит подле огромного танкодрома, на который уложил меня, зубы скалит. В руках у него шприц, заполненный под завязку какой-то дрянью. Стоит и трясёт им демонстративно, предугадывает вопросы, которые вертятся в моей голове. «Пока не поимел, – сказал он и заржал, как жеребец. – Жду, кукла, когда очухаешься. Правда, не смог утерпеть – сбросил с тебя лохмотья, чтобы разглядеть, какую игрушку привёз для себя. Поиграл твоими прелестями, проверил себя на готовность к играм». И опять заржал. Громко, голосисто. Я догадалась, что он успел уже задвинуться.
