Я, полная свежести, глубоко вздохнула, потянулась вверх и захотела взлететь.
И взлетела бы красным воздушным шариком в белый горошек. Но Ангел подошел сзади, мягко взял меня за плечи и опустил на землю.
– Не торопись. Еще не все. Это только легкость и свежесть рассвета. Ты взлетишь, а что будешь делать дальше? Вскоре тебе наскучить весело болтаться в воздухе, но шарик не может сам вернуться на землю. Он пустой.
– Он может лопнуть? – спросила я.
– Или застрять навеки между небом и землей, – грустно улыбнулся Ангел.
Я послушно села. Декорации тем временем менялись.
Зелень смешалась с воздухом и превратилась в прозрачную воду. Даже если бы я взлетела воздушным шариком, тяжесть воды вернула бы меня на дно. Мое платье и волосы колыхали волны. Подобно ветру, но мощнее. Как в замедленной съемке. Стайка пестрых рыбок запуталась в развевающихся прядях.
Появились крупные, солидные рыбы. Медленные и задумчивые. Я слушала шорох песчинок, тяжелую музыку морских глубин и думала, что это может продолжаться вечно. Что бестолковое парение шарика в банальном голубом небе -детский сад по сравнению с медитативным покачиванием волн.
И, когда я была готова остановиться навеки, когда я перестала желать чего-то иного, ставшего суетным и мелким, в центр величия шумно вплыл Игореша с огромным сачком. Большой, неуклюжий, в одежде, загребая ил, он стал ловить обитателей морских. Конечно же они, ловкие и гибкие, легко ускользали. Вскоре Игореша остался один в мутной серо-коричневой взвеси. Он в шутовском отчаянии уселся на огромный валун и даже попытался закурить, но вспомнил, что находится в воде, совсем отчаялся и разрыдался наигранно.
Я хохотала. Вода, тем временем, стала прозрачной. Игореша поднялся, усталый и довольный, как комедийный актер на поклоне. К сачку подплыла огромная рыба, плоская, как камбала и усатая, как сом, с открытым, овальным ртом. Рыба нырнула в сачок, поерзала, покрутилась, и уснула.
Вода вместе со всем ее содержимым хлынула вверх и в один миг мощно всосалась в потолок. Лишь кое-где в помещении повисли махровые волны и водоросли, да на ковёр просыпался песок. Мусор был вмиг убран взявшимися невесть откуда металлическими пауками.
Игореша в огромном поварском колпаке стоял посреди чистого зала. Рыба сладко спала в сачке, положив плавник под щёчку. Вдруг снизу вырвался столб пламени и свирепо охватил сачок, а Игореша принялся ловко его поворачивать, подставляя рыбу огню с разных сторон. Я в ужасе закрыла глаза, а когда открыла, пламя исчезло, а Игореша торжественно держал на ладони огромное блюдо с золотисто-коричневым содержимым в зелени, дольках лимона и помидоров.
Какая жестокость! Не буду это есть. У меня на глазах выступили слезы. Жареная рыбина зашевелилась, потянулась плавниками и произнесла через зевоту: «Жарковато было».
Подрос оказался на столе.
– Попробуй-сказал Игореша.
– Она живая.
– Ерунда. Это самая сильная рыба в мире и ничего с ней не будет. Многие ее пылись слопать, ни у кого не получилось, и у тебя вряд ли получится. Пробуй.
Я медлила.
– Ешь! – густым голосом приказал Ангел.
Я взяла вилку и ковырнула ею рыбий бочок.
– Щекотно-пискляво провизжала та и поежилась. Кусок плотного белого мяса с тонкими прожилками остался на вилке, а бочок рыбы тут же затянулся новой кожицей.
Я осмелела и стала есть. Попросила гарнир, на что Игореша ответил мне, что негоже смешивать настоящую силу со всякой ерундой. Что-то вспомнил, загадочно улыбнулся и понесся на кухню.
