Учение о предопределении - страница 23

Современное христианство, раздробленное на островки враждующих деноминаций и течений, разделенное на замкнутые богословские системы, оттесненное на периферию культурного сознания, нуждается в том интеллектуальном и духовном синтезе, который предлагает Перкинс. В мире, где догматическая строгость часто лишена пастырской теплоты, а эмоциональное благочестие – доктринальной глубины, его уравновешенное видение может стать мостом через пропасти искусственных разделений.

Нынешнее поколение христиан, отравленное ядом религиозного субъективизма, впитавшее с молоком матери убеждение, что истина познается только через личный опыт, найдет в трудах Перкинса то противоядие, которое так отчаянно необходимо. Его акцент на объективной реальности Божественного избрания, предшествующей всякому человеческому переживанию, становится лекарством от духовной анемии, порожденной диетой расплывчатого мистицизма без догматического скелета.

Церковь XXI века, сжимающаяся под напором секулярного мировоззрения, уступающая позиции в интеллектуальной и культурной сферах, нередко пытается компенсировать эти потери заигрыванием с духом времени, размыванием доктринальных границ, отказом от исторических формулировок в пользу модных нарративов. В этом контексте бескомпромиссная ясность Перкинса, его безбоязненное утверждение вечных истин, его отказ приносить откровение в жертву современности могут стать спасительным вмешательством в угасающий пульс христианского свидетельства.

Даже для невоцерковленного человека, блуждающего в поисках смысла среди руин постмодернистской относительности, труд Перкинса может стать неожиданным маяком. В мире, где каждый вынужден изобретать собственную систему ценностей, где смысл конструируется, а не открывается, где каждый человек обречен быть своим собственным богом, демиургом микрокосмоса субъективных значений, предвечное избрание открывает совершенно иную перспективу – перспективу судьбы, уже решенной, смысла, уже дарованного, пути, уже проложенного.

Хотя труд Перкинса облачен в схоластические одежды и не акцентирован явно на мистическую жизнь, внимательный читатель должен увидеть в этих строгих силлогизмах и богословских размышлениях не просто интеллектуальное упражнение, но священную дверь. За ней открывается пространство подлинного мистического опыта – погружения во Христа как присутствующего сейчас, в вечном «сейчас», Небесного Жениха, ожидающего Свою невесту.

Когда Перкинс рассуждает о логических категориях предопределения, он возводит не просто стройную богословскую систему, но храм для встречи с Живым Богом. Его схоластическая терминология напоминает строительные леса, необходимые для возведения собора, но не сам собор. Между строгими линиями его доводов струится свет иной реальности – той, где душа встречается с Возлюбленным не как подсудимый с судьей, но как невеста с женихом.

В самой сердцевине его учения о двойном предопределении сокрыта не просто догматическая формула, но ключ к вратам мистического единения. Отвергая зыбкую почву человеческих эмоций как основание уверенности в спасении, Перкинс не отрицает самих эмоций, но освобождает их для более высокого призвания – не быть мерилом истины, но быть выражением принятой благодати. Так раскрепощаются крылья подлинного мистического полета, не скованного более тревогой о собственной судьбе.