А я, наверное, к Оксане поеду. Ну а куда еще? Там же мама. И близнецы.
Вот, думаю, может, Михеича с собой взять. У Оксаны небось домище, как вся эта больница. Комнат сто, не меньше.
Ну а если и меньше, так что? Ей вообще какая разница – один я буду или с Лёхой?! Притом что он мелкий, много места не займет. А мне хорошо – родная душа рядом.
Хотя, если бы не все эти руки-ноги, мы бы с ним, думаю, вряд ли сдружились. Он же хитрый, этот Михеич, как жук! А я такого не люблю. Мне в отношениях нужна полная ясность.
Вот с Катькой у нас в этом плане был идеальный союз. Я ей, например, говорю:
– Вот же дура, ты зачем волосы покрасила? Тебе этот зеленый ну вообще не идет.
А она мне:
– Да? Зато тебе твои усы – очень!
Ну вредная она была – да. Но своя в доску.
Может, я поэтому к Михеичу так привязался? Потому что где-то внутри изначально понимал – такого, как Катька, – близкого – у меня уже все равно никогда не будет. А с ним по крайней мере весело. Может, мне этот наш смех вообще жить помогает!
Раньше я никогда не замечал дождь. Ну как? Видел, конечно, что с неба что-то капает. Но вот чтобы прямо чувствовать, какой он тяжелый, – такого со мной никогда не было.
Зато теперь постоянно. Льет и льет. А у меня от одного только звука – бам-бамц – сразу все леденеет. Как будто эти капли не по стеклу, а по моим внутренностям лупят. Так и хочется свернуться в какой-нибудь узел, чтобы не видеть, и не слышать, и даже не дышать. Просто замереть и залечь куда-то, подальше от всего спрятаться.
А еще недавно был случай. Олеся, ну, медсестра наша, нечаянно тележку с инструментами опрокинула. Громыхнуло так, что я не знаю… Я даже не вникал, что и как. Просто сразу с кровати упал. Голову руками прикрыл.
И не то чтобы я испугался, нет. Я же понимал: раз окна целые, значит, это не то. Просто у меня тело как будто само по себе сработало, а мозг наоборот… Я же говорю, даже испугаться не успел. Просто взял – щелк – и выключился, как лампочка.
И еще такой лежу, главное, на своей волне. Реально, сам спокойный, а пол подо мной прямо качается. Ну ясно, Димыч, даже если один, и то как слон топает. А уж если они все повскакивали!
А если и Олеся с ними! Эта еще и закричала вроде как. Ну там спасите-помогите, наверное. Ушами-то я не слышал. Вообще ни намека, как будто и там эти лампочки кокнулись. Просто я видел ноги – как они вдруг набежали и давай возле моего лица топтаться. А я лежу – ну полено поленом! Даже моргнуть не могу – так меня всего сковало.
А потом мне, наверное, укол сделали, и я уснул. А когда проснулся, не мог понять, почему так бок болит. Сначала думал, что от звука этого. Я же уже говорил, он похлеще всякой дубины синяки оставляет. А потом вспомнил, что нет. Мне это «зы-зы-ы» просто снилось. А в действительности ничего такого не было. И паники не было. Я просто оглох!
Я даже специально еще посмотрел, убедился – бок целый, только покраснел слегка. И почти сразу вспомнил, что это я так удачно с кровати слетел, когда от снаряда прятался.
Он мне теперь везде мерещится. В каждом звуке. Вон даже в капле. Я почему этот дождь не переношу? Потому что он громкий. И даже если тихий, все равно к окну я теперь в принципе не подхожу – у меня нервы не выдерживают.
Нет, один раз все же было. Когда Михеича выписывали. Я же думал, этот предатель со мной к Оксане поедет. Уже размечтался, как мы с ним будем вдвоем на улицу выходить. Я такой – Оптимус Прайм, а он, допустим, Джаз. Или нет, Айронхайд! И вот мы идем с ним, скажем, в парк, а все эти жалкие людишки от нас в разные стороны разбегаются. Вообще все, и даже мороженщик. То есть понятно, да? Весь парк, и тир, и бургерная – все это целиком и полностью наше. А если там еще и лошади будут…
