Угли ночного костра - страница 16

– Вижу!!! Нора тупиковая, сейчас Кучум её достанет!

Кобель ринулся в бой, но, просунув голову в узкую нору, застрял, как пробка в горлышке бутылки шампанского. Через секунду эта пробка с воем выстрелила из норы с прокушенным кончиком носа и жалобным плачем. Андрюха решил поддержать пса и, сказав, что сейчас руками её достанет, опять распластался на льду и, надев варежку, сунул руку в нору. Какое-то время он волнами втекал внутрь, пока ухом не упёрся в берег. По глазам было видно, что внутри идёт невидимая борьба. Вдруг глаза остановились, глядя в одну точку, и начали увеличиваться в размерах. Брови поползли вверх и спрятались под шапку. Я не понял, как, но он подпрыгнул из положения лёжа надо льдом, выдергивая руку из норы. На конце пальца висел впившийся зубами в друга хищник. Описав полукруг, он отцепился, плюхнулся в снег в трёх метрах от нас и тут же шмыгнул в соседнюю нору. Андрюха снял варежку и показал миру прокомпостированный насквозь большой палец. Особенно впечатляла дырка в ногте.

– Неси лопаты, – почти приказал егерь и добавил с десяток непечатных синонимов, оскорбляющих зверька семейства куньих.

Мы рыли не промёрзшую землю до обеда и чуть глубже. Со стороны это выглядело как строительство мелиоративного канала в глухой тайге. Когда пузыри мозолей на ладонях лопнули, мы воткнули лопаты в бруствер окопа и сели на бережок. Молча закурили. Рядом прилёг весь от носа до кончика хвоста землистого цвета пёс. Тяжело дыша, трое любовались ивами в узорчатом куржаке, на тёмный лес, угрюмо стоящий на другом берегу, на грязные следы норки, выходившие из соседней незамеченной норы и по чистейшему искристому снегу прыжками уходившими в пульсирующую водой полынью.

Жизнь начиналась в пятницу. Во второй половине дня. Всю неделю я делал то, что положено, а в пятницу – то, что хотелось. Хотелось всю неделю, мечталось со школьной скамьи. Нет, это не то, о чём вы подумали… После обеда я стремился сорваться с работы пораньше, быстро похватать заранее собранный рюкзак и ружьё – и бегом на 34-й километр. На 34-м километре вместе с городом, суетой и светофорами заканчивалась цивилизация. Здесь, махнув рукой, можно было запросто остановить попутку, на которой, отмахав без малого две сотни километров, я просил водителя остановиться. Обычно это вызывало изумление, особенно сегодня, когда за окном давно стемнело и не на шутку мело. Я поблагодарил шофера и успокоил его, что рядом изба. Выкопал из приметного места спрятанные лыжи и через десять минут уже был на кордоне лесников. Славка с отцом, как ни старались уговорить переночевать, так и не смогли заставить меня остаться.

Попив чаёк и обменявшись новостями, я отправился на свое зимовье. Тут недалеко, верст 15 с гаком будет. А в гаке причитаются к этим километрам семь бродов, где речка, распадаясь на рукава, становится мелкой, и её было возможно перейти в обычных болотниках. В этом довесочке был захламлённый ветровалом пойменный лес, тундра с ледяными застругами, которые как бритвой сбривали мех нерпы, которой были подбиты лыжи, и широкие предгорья могучего хребта, перезрелым березняком медленно уходящего вверх к гольцам и чёрному небу. Да, я торопился, но темнота меня не пугала. И не ночь это вовсе, а просто короткий зимний день. А то, что метёт поземка. Как-нибудь прорвёмся! Я не впервой в этих местах – не потеряюсь. Разве могли такие мелочи остановить того, кто мечтал всю неделю. А мечталось о странном для молодого человека, но таком манящем чувстве одиночества, до звона в ушах от тишины; до замирания от капели, как останавливаются послушать колокольный звон; от ощущения единственности в этих просторах и необъяснимого счастья просто лежать вечером под потрескивание печурки с книжкой в руках на нарах, забыв, о чём читаешь. И потом у меня здесь свое хозяйство, требующее моего участия: это разбросанные в распадках путики