Я пытаюсь рассмотреть издали место, где его устанавливал, выстраивая шалаш из сучьев около старой трухлявой березы, обломанной в трех метрах над землей. Но нет, сердце, забившееся в азарте, тормозит на всём скаку, как норовистая лошадь, и чувствуется горечь разочарования. Капкашек заметён снегом, как и шалаш, в котором он установлен, а значит, надо начинать строить всё заново и приманку подложить. А ещё надо переделать очеп[12], который вздёрнет наверх попавшего в капкан соболя и убережёт его мех от вездесущих мышей. Пустить мех такого ценного зверька на утепление мышиной норы было бы непростительным разгильдяйством и стоило бы мне долгих угрызений совести за бесполезно загубленного соболя. Поэтому у каждого капкана задерживаюсь надолго, и, как бы ни щипал руки и лицо мороз, как бы ни трясло мелкой дрожью, а работу надо доделать и выполнить её качественно. А когда всё сделано и проверено, можно припустить бегом до следующего капкана, отчасти чтобы согреться, а отчасти в надежде на удачу.
Второй, третий, четвёртый и так далее капканы пустые. Они обрывают ритм моего сердца и настроения. Они уныло стоят, заметённые глубоко белым покрывалом, или, наоборот, нараспашку со съеденной мышами привадой. Своей пустотой они словно учат меня, что природа не магазин, а охота – это не прилавок с дичью. Я в который раз повторяю давно пройденное, что охота – это большой труд, это потное, зачастую неблагодарное и не всегда прибыльное дело, в котором столько переменных, что невозможно быть уверенным в успехе. Охота – это не забой и не отстрел обречённых. Здесь у каждого: и дичи, и охотника – есть шанс быть добытым, остаться голодным или испытать охотничье счастье, оставив взамен часть своей жизни или её всю. Ею заняты все: кто-то по факту своего рождения, кто-то непреодолимой тягой возвращаясь к истокам, а другой заменяет её добычей денежных знаков и охотой к власти.
Возле очередного капкана всё испещрено следами: соболь сделал несколько кругов вокруг старой березы с дуплом, куда ведёт сбежка – пара жердей, ведущих в него. Для соболя дупло, где вкусно пахнет мяконькими мышами и часто ночуют тепленькие птички, – это как для вас кафе с вкусняшками, всегда хочется зайти. А если ещё попахивает прокисшей кетой от привады, то тут не устоять, даже если нет денег. Он понимал, что где-то его обманывают, ну, не может так много счастья и сразу, но никак не мог понять, где засада. Соболишка всё тщательно проверил: оббежал всё по кругу, убежал, прибежал назад, нет, не почудилось – пахнет! И он пошёл мелкими шажками в дупло, пробуя на ощупь снег мягкой лапой. На входе в кафе он своим шестым чувством нашёл, где спрятан подвох, и, развернувшись, выдавил на мой тщательно замаскированный капкан всё своё пахучее негодование и мысли обо мне. Вот и пообщались…
Охота редко одаривает щедро дичью. Человеку всегда всего мало, и, чтобы уравнять ваши с дичью шансы, придуманы правила охоты. Кроме того, они ещё и правила игры – одни для всех, чтоб было интереснее и азартнее. Хорошо, когда они рассказаны и натасканы отцом, легли в детскую душу, как «что такое хорошо и что такое плохо», – тогда они легки и не вызывают желания нарушить. В ином случае, как законы ни пиши, а жадность ими не перевоспитаешь. Она стара, как само человечество, рождена им, и совесть всегда ей проигрывает, когда ты в лесу и тебя никто не видит. Жадность на охоте зовётся браконьерством. Кстати, а чего это я про него вдруг задумался?
