Уголовный закон - страница 32

С лингвистической точки зрения законы государства по своей природе являются не чем иным, как предельным случаем речи. Следовательно, это текст. Предельный случай речи – речь письменная[76]. Понимание действительной природы закона как предельного случая речи объясняет многие юридические свойства законодательных актов, в том числе такое их свойство, как высшая юридическая сила.

Закон в собственном смысле этого слова можно определить как отграниченную артикулированную ипостась права. Обычно закон рассматривается как объект, принадлежащий внеречевой действительности. Между тем это объект, относящийся к речевой действительности. Закон есть не что иное, как предельный случай речи, т. е. человеческая речь в письменной форме. В уголовном законе юриспруденцию интересуют прежде всего его текстовые свойства. Следовательно, законы вообще и уголовные законы в частности как объекты познания выступают как отграниченные артикулированные объекты.

Как отмечает Ю. М. Лотман, ученого «речь и ее отграниченная артикулированная ипостась – текст – интересуют лишь как сырой материал, манифестация языковой структуры»[77].

Равным образом с точки зрения научного анализа право и его отграниченная артикулированная ипостась – закон – представлены как сырой материал, манифестация особой юридической структуры – правоведения (поведения, реализующего право). При этом правоведение может реализовывать право (норму правоведения), но может и отклоняться от его требований, оставаясь тем не менее самим собой – правоведением. Юридическая наука своим предметом имеет, таким образом, не языковую, а смысловую структуру закона. Иными словами, содержание юридического знания составляет не столько знание текста, сколько знание контекста. Лишь при этом условии текст (уголовный закон) может быть понят так, как он написан, а не просто так, как кто-то захочет его понять.

Закон – это не просто текст, а отграниченный текст. Отграничение текста составляет суть законотворческой деятельности. Внешне это проявляется как процедуры принятия закона. Вначале текст, т. е. неотграниченная речь, облекается в форму законопроекта. Посредством законотворческих процедур такой текст приобретает отграниченность: из неотъемлемой части общего речевого потока этот текст становится законом, т. е. текстом с особым адресатом, в качестве которого выступает право. Закон, следовательно, можно определить как текст, адресатом которого является право. Точно так же молитва есть не что иное, как текст, адресованный Богу. Будучи облеченной в форму закона, т. е. в текст с иной, чем все другие тексты, функцией, речь тем самым сама приобретает особую функцию в той мере, в какой, будучи подлинной речью, она воспринимается не иначе как предписание высшей модальности, как норма, правило. Вследствие этого закон воспринимается не просто как речь, а как юридическая имитация обычной бытовой речи.

Социальный статус текста, а следовательно, и такого текста, как уголовный закон, определяется авторитетностью адресата. Учитывая это, уголовный закон можно рассматривать как текст («нормативный правовой акт»), предназначенный для наиболее авторитетного в коллективе людей, ведающих право, адресата. А в таком коллективе отдельным адресатом является право как собирательный образ. В случае уголовного закона таким адресатом является уголовный закон. Таким образом, уголовное право есть не что иное, как предельно авторитетный адресат законодательного нормативного акта, объекта, который имеет текстовую природу и все свойства, присущие текстам вообще.