Как теркой – медленно и жестко,
Из памяти друзей-приятелей,
Сестер, морозные известки,
Квартиры – лабиринты критские,
Пивные – как кресты на карту,
Измайловские и Никитские,
И полустанки, и плацкарты,
Собак, буфеты, книги, ягоды,
Кирзу, опенки, грязь, блины…
И в час, когда уже не надо б и
Ни тех людей, ни той страны, –
Вдруг резанет, как свист из сада,
Московским запахом весны.
«Все приходит к тем, кто ждет …»
Все приходит к тем, кто ждет,
Только надо ждать подольше,
Только надо ждать погорше,
Будто уж и не придет.
Ждать, как будто “все равно”,
Будто слова нет такого,
Смутно помня лишь то Слово,
Что убить себя – грешно.
Жить – не ведать, что грядет,
И тогда, в покойной дреме,
Вдруг прочесть в каком-то томе:
“Все приходит к тем, кто ждет”.
Позабыт и позаброшен,
Вспоминаю вечерком –
Платье белое в горошек
С отложным воротничком.
Не фетиш и не игрушка,
А на сердце – окоем,
А на шее завитушка,
Вроде бантика на нем.
Буду я три дня хороший,
Сэкономлю на вине,
Я куплю его – в горошек,
И повешу на стене.
«Только красивое любят поэты …»
Только красивое любят поэты,
Только красивые любят портреты,
Только красивых аккордов набор,
Только красивый разрез помидор,
Только красивой одежды струну,
Только красивых движений волну,
Только в красивых влюбляются. Но
Часто премерзкое любят вино.
«Проезжая одиноко
от истоков Ориноко,
где-то в устье ненароком,
там, где кручи круче Альп,
повстречал я у потока
кровожадных милуоков;
и в баталии жестокой
рассекли мне лоб глубоко,
ребра вырвали из бока
и почти содрали скальп.»
Так друзьям поведал Петя,
пропадавший в Новом Свете,
где почти десятилетье
безызвестно пропадал.
Шрамом розовым белея,
что остался от сабвея,
где, червонца не имея,
он от черных пионеров
в лоб железкой схлопотал;
потирая ребер спайки –
как-то ёкнулся на стройке
со стремянки на газон, –
Так вещал в родной Перловке
от работы и «смирновки»
полысевший Питерзон.
Прошло не много лет,
Ничто не позабыто,
Серпастый паспарту,
Не изменивши цвет,
Хранится в ящике буфета,
Где гвозди, молотки и прочий инструмент –
Подобьем, может, пистолета,
Что пред финального куплета
Свой должен выполнить дуплет.
Эпистолярья цепь,
Не растеряв колец,
Все вьется. Peже, пусть,
Но внятней и прочтимей,
И отшлифованнее – для
Стрелянья в цель.
Роман о ностальгии
Традиционный принимает стиль:
Березки да ковыль,
Колхозные кобылы,
Гниль закромов,
Пыль трактов… да
Дух таинственный России,
В коем
Портянки неизменно
Немалую играют роль…
Земля мала. За год пройдешь пол-карты.
Плацкартные места возьмешь за пол-цены.
В пол-пьяна пролететь по кругу –
Прошли эпохи Марко Поло –
Ни гений вам, ни храбрость не нужны.
Но все же там –
Как ведьминский магнит,
Как марь миражная, как болото погано,
Где беглый огонек дрожит,
Таинственным мадагаскаром…
И все же там,
Где все теперь открыто,
Изжито, понято и ворон не кружит –
Земля – своя, как Terra Incognita –
Террой Инкогнитой лежит.
«Возвращался сэр Фунт Лиха …»
Возвращался сэр Фунт Лиха
Из похода круг Земли.
Возвратился он и тихо
Сел у замка на скамьи.
Огляделся грустно, мило:
Вроде, птички, вроде, пруд…
Молвил он: «Чтоб пусто было
Тем, кто столь безбожно врут.
Кто сказал, что шар – планета,
Это – круглые ослы.
Я объехал вокруг света,
Я объехал вокруг света!
И повсюду,
И повсюду –
Натыкался на углы.
Вдалеке пролаял пес,
Час – с Вершиною прощаться.
В дом который вовращаться? –
Жжет назойливый вопрос.
