Речка – странное созданье,
Непонятная вода:
Поутру течет налево,
Ввечеру течет направо,
То на север, где истоки,
То на юг, в окьян глубокий,
Выше, ниже, влево, вправо,
А назад – так никогда.
А на шее вод текучих –
Два ошейника тягучих,
Два браслета-переплета,
Два кольца-перекреста –
Два проржавленных моста.
И по ним – когда им спится? –
Знай, ползут, как гусеницы,
Поезд «Де» и поезд «Me”.
Только нынче “Me” – в дерьме,
Вместе с “Же” стоит в депе,
Ибо мост, один из двух,
Положительно, припух
И лежит он на смех курам
Как обломок арматуры
От прорабских катастроф
– Лишь жильем для комаров.
Желтый кружится паром,
На Делэнси – как на слом;
Кучи хлама, и газеты
Носит жаркий ветер лета.
В Даун-тауне – бизнес в дауне,
В Даун-тауне – сплин и сон,
Ходят парами, будто в сауне:
Бамы с бамами, бабы с бабами,
“Пейсы” с пейсами с двух сторон.
Запустение в Даун-тауне,
В позабытии ‘Что почем’,
Лишь единственно в Чайна-тауне
Жизнь базарная бьет ключом.
Знай, торгуют себе, без разницы,
Хоть те в розницу, хоть в розлив,
По субботам и поздним пятницам,
Всяко празднество упразднив.
Я гляжу на них и не пикаю,
Сам стою, а они – бегут,
Маленькие, чернененькие,
Косоглазенькие, дикие,
А ведь здорово же живут!
Сижу у речки, под мостом,
Прохожих нет, один я,
И вспоминаю время то,
Когда ретривер Дина
Скакала здесь с мячом во рту –
Лечила свои ножки,
И с наслажденьем бормоту
Хлебала из ладошки.
Всего-то лет прошло чуть-чуть,
А сколь сменилось в доме:
Уж год, как кот ушел в Тот путь,
Собака в Оклахоме,
Стишки, что я тебе кропал
На этой вот скамейке –
Старее, чем Сарданапал,
А муть все та ж. Налей-ка…
Нет, не изменен чувства пыл,
А мост – покрашен даже,
А то, что утром послан был,
Так и тогда – туда же.
Проехал “Circle Line”, волны
Взболтнув шлепки и вздохи…
Мне голубь капнул на штаны –
От этого и строки.
Наш первый год подобен был измене:
Себе, другим, привычкам и словам;
Дотоле не встававший на колени,
Я их протер, в угоду только Вам.
И даже спьяну не тонувший в Лене,
Я в Вас погряз, в пучину, как в бальзам,
Навстречу сну в венерианской пене,
На волю прихотливейшим волнам.
Измена прошлому – обычная измена.
Как ни крути, планида – что полено.
Судьба окрутит скрюченным перстом.
И все вернется на свои началы.
Ну, а пока – измены да скандалы…
Наш год второй – то Э-дем, то Со-дом.
Наш год второй – то Э-дем, то Со-дом,
Кавказ и Волга, раны и микстуры.
От перевалов – в скользкий волнолом,
И с поездов – в недельные амуры.
Дедов наследие – за грош, за день вдвоем,
За пару литров местной политуры,
Чтоб на билет хватило, а потом
– Гори огнем: что деньги, что культура.
Последний день – который завтра день.
Покуда ночь – об этом думать лень.
Долги – на совесть лучших поколений.
Но вечный рай – прочитанный обман,
Билет был взят – и тем продлен роман
На третий год под горестные пени.
На третий год под горестные пени
Гудок вокзальный прогудел «не быть»,
В стене ль размазаться без слов и обвинений,
Не жить, не пить, – а впрочем, что ж не пить?
Шипеть незряче на людские тени,
Ползти, одну нащупывая нить,
Сквозь снег московских сумрачных метелей.
Не слышать – не смотреть – не говорить.
Перележать в сугробе до капелей,
