Я хочу ему верить. Неистово.
– Мне нужно вернуться. Там дети. Мама устаёт. Надо найти няню, Лиде – квалифицированную сиделку-медсестру, если та, что сейчас, не справится. И дела надо разгрести. Что-то у меня творится со всеми этими событиями – понять не могу. Не до того как-то.
– Останься. Переночуй. Отдохни, – ставит Женя передо мной тарелку разогретого супа и салат. – До утра всё подождёт. А мы тут поговорим. Послушаешь мои начитки. Тебе понравится.
Я не сомневаюсь. Он прав. Нужно хоть на несколько часов побыть самим собой, а не боссом, папой, сыном. У меня всегда слишком мало времени для себя. Может, поэтому я теряю человеческий облик, становлюсь то ли машиной, то ли зверем.
К чаю вернулись Ираида и старый Козючиц. Они шли, держась за руки, как подростки. И так это выглядело трогательно, что я почувствовал, как обручем сжимает горло.
– Андрей Ильич! – обрадовался старый интриган. Искренне обрадовался. – А мы как раз говорили только что о вас. Что покинули, бросили, исчезли. А тут, наш дорогой, столько дел.
– Не нужен я никому, – неожиданно жалуюсь противному – как я всегда считал – старику. Звучит это… не очень взросло. Словно я манипулятор и давлю на жалость.
– Ну, это вы зря, – отодвигает он стул и помогает Ираиде сесть. – Ивушка скоро вернётся. Придёт в себя, заскучает – и вернётся. К нам, к Женечке, к вам. Она ведь цельная. Такие не размениваются по мелочам. Уж если любят, то всей душой. Уж если чем заняты – отдают сердце и не сворачивают.
Внутри ворочается недовольство и печаль. Какой-то чужой старик знает об Иве больше, чем я. Вот это ещё – неумение чувствовать, видеть. Впрочем, я давно знаю: плохо разбираюсь в женщинах, не умею. И каждую из них пытаюсь впихнуть в привычный шаблон. Это моя беда.
– Не грустите, Андрей, – заглядывает Козючиц мне в глаза. Чувствует моё настроение. – Всё наладится. Может, не так быстро, как нам порой хочется, но кривая выровняется, уж поверьте мне. У меня нюх! – водит он носом. Смешно у него получается.
Я вижу, как смотрит на него Ираида. С нежной гордостью в глазах. И от этого становится ещё хуже.
– Смотрите, что я принёс. Как чувствовал. Думаю, вам понравится.
Он достаёт из потрёпанной сумки-планшета несколько глянцевых бумажек и кладёт передо мной на стол. Фотографии. И с каждой из них на меня смотрит Ива. Солнце путается в её волосах. Она улыбается смущённо, сидя на пеньке.
Невольно касаюсь пальцами её лица, пусть не живого, но такого пронзительно настоящего, что в груди становится жарко, а в глазах появляется непривычная резь.
– Нравится. Очень, – не могу оторвать взгляд. – Спасибо, Герман Иосифович.
– Вот и хорошо, – суетится он, – разливая по чашкам чай. – Вот и хорошо. А потом будет ещё лучше. У меня нюх. Ни разу не подводил – факт!
И я ему верю. Может, потому, что хочу. А может, потому что по-другому нельзя.
4. 4. Ива
– Я передумала, – говорю после завтрака – Хочу в парк, на улицу, подышать воздухом.
– Рад, что ты оживаешь, – улыбается Никита, но в его радушии мне чудится фальшь. – Переодевайся, я с удовольствием покажу тебе окрестности.
Я не хочу плохо о нём думать, но ничего не могу с собой поделать. Опять. История о том, как несколько взглядов и заминка при ответе в одно мгновение рушат хрупкое равновесие.
Он купил кое-какую одежду для меня. Или это сделала Тата – не знаю. У меня есть нижнее бельё, пара платьев, кофта и удобные балетки. Больше у меня ничего нет. Даже сим-карты в телефоне. В этом я убеждаюсь, когда включаю мобильник.
