Да что происходит?
Клянусь, мне хочется выбить окно и отпинать этого мерзавца!
Я понимаю, что он не сам себе память отшиб (надеюсь), но злости меньше не становится. Я полгода переживала, гадала, куда он пропал. Ночами не спала. Рыдала. А он все время был в городе? Еще и в компании подозрительных девушек… черт, кто она?
Поджимая губы, я забираюсь на подоконник и вижу, что девушка в машине нежно улыбается Лео (удивительно, какие вещи человек способен разглядеть в бешенстве), склоняясь неприлично близко, она заботливо убирает нитку с плеча мужчины. Сердце падает куда-то в желудок, и я не сразу осознаю, что со всей силы ударяю кулаком по стеклу.
Оно трескается.
Я отшатываюсь и падаю на пол.
Из внутреннего кармана плаща вылетает раскладной нож – очередной подарок Виктора, и я тороплюсь спрятать его, но когда два дюжих санитара влетают в комнату на шум, то видят разбитое окно, осколки миски, разбросанные фрукты, мою ладонь в крови и то, как я ползу по полу за ножом…
Парни хватают меня под руки.
– Нет! – вскрикиваю. – Все не так, как вы…
Договорить не успеваю – мне что-то вкалывают, и я отключаюсь.
Глава 4
Как я стала пациентом дурки…
– Уже утро? – сонно бормочу я.
– Ночь, малышка, – отзывается хриплый незнакомый голос. – Десять вечера.
– Ну так свалите, – шиплю в подушку.
Только спустя минуту я осознаю, что подушка не моя. Глаза открыты, однако я не сразу понимаю, где нахожусь. И с кем говорю? Кого послала?
Так…
Моргаю, смахивая остатки сна, постепенно прихожу в себя, но сохраняется впечатление, что я вплываю в комнату из другого мира.
Черт, я на больничной койке в клинике!
– Гляньте, проснулась! – бодро восклицает Виктор, мешая карты. Он играет в покер с мужчиной на соседней койке. – Мы уж думали, до утра спать будешь. Что-нибудь снилось? Ты так ворочалась… Я переживал. Хотел силой будить.
– Мне снилось, что я ведьма, которую сжигают на костре, – бурчу, – но предпочту всю жизнь смотреть этот сон, лишь бы не просыпаться.
– Да брось. Что у вас там случилось с Лео? Он меня едва взглядом не испепелил, когда увидел.
– Он тебя помнит?
– В каком смысле? – задумывается Виктор.
Ага. Значит, Шестирко не в курсе, что Лео память потерял? Любопытно. И бить его не придется. Жаль. Даже врезать некому, а руки чешутся.
Я кручу головой, рассматривая палату, вдыхаю запах сырости, въевшейся в штукатурку, и запах лекарств. Четыре кровати с пожелтевшим постельным бельем. Трещины на потолке. Каракули на стенах: в основном рисунки, но есть и надписи. Я разобрала несколько: «В мире грез», «Память – наша жизнь», «Боги будут молить» и «На связи с болью». Из динамиков магнитофона тихо льется шум моря. Две кровати закрыты ширмами. Не видно, кто за ними. На окнах дырявые серые занавески, сквозь которые сияет луна.
Это определенно не новый корпус клиники.
– Видимо, здорово башкой долбанулась, когда падала, – хохочет лысый мужчина. Его смех напоминает хруст сухого полена. – Твою мать, не карты, а дерьмище! Посмотри! – Он сминает карты, кидает на кровать перед Виктором и поворачивается ко мне, опираясь о широко расставленные колени. – К демонам эту хрень! Жульничаешь, черт желтоглазый. Не ври, я знаю! – Он протягивает мне мозолистую ладонь. – Я Кальвадос, малышок.
– Кальвадос?
– Как напиток! – подмигивает он черными бровями. – Я раньше такой грушевый бренди мог забубенить, о-о-о… Как-нибудь угощу, крошка.
– Вы очень добры, – кривлюсь, пожимая кончики огромных пальцев мужчины.
